Когда его пальцы невесомо касаются моих ребер, я резко выдыхаю, заставляя его моментально вскинуть взгляд.

— Ты в порядке? — спрашивает он. — Все нормально?

Я никогда еще не заходила так далеко, но, несмотря на волнение, твердо отвечаю:

— Да, — и протягиваю к нему руки. — Да.

Мы не останавливаемся, пока не замечаем, что в комнате стало тихо: выбранный Джеву плейлист закончился.

Я смотрю на монитор — тот показывает 29 минут.

— Нам пора, — говорю я, садясь. От смущения у меня горит все лицо, да и Джеву не лучше.

— Я могу опоздать, — недовольно ворчит он. — Просто возьму и опоздаю.

Я сползаю с дивана и встаю.

— Я не хочу, чтобы ты опаздывал. И еще… — Я краснею. — Я хочу больше времени — для всего этого, для нас.

— Да уж. — Джеву тоже встает, криво улыбаясь. — Я тоже.

Мы приводим друг друга в порядок. Он застегивает мне пуговицы, а я приглаживаю ему волосы и надеваю кепку козырьком вперед, чтобы тень падала на глаза.

В зале владелица караоке окидывает нас внимательным взглядом, но, видимо, мы проходим ее проверку, раз она ничего не говорит.

Через пять минут Джеву высаживает меня возле общежития.

В комнате пусто, Сори еще не вернулась. Я пытаюсь делать домашнее задание по истории, но не могу сконцентрироваться: моменты, проведенные с Джеву, то и дело всплывают в памяти.

Когда Сори наконец возвращается, то, ни слова не говоря, садится за свой стол и надевает наушники.

Я очень хочу поговорить с ней, разобраться во всем, что сегодня произошло, но от нее исходит пугающая аура. В десять вечера она встает из-за стола, выключает свет и ложится спать лицом к стене.

На следующие несколько недель я отдаю всю себя репетициям, включая дополнительную практику игры с оркестром. Мы с Сори часами оттачиваем наше общее выступление. Техническую сторону мы уже довели до совершенства, но, когда наши руководители — мой дирижер и учитель танца Сори — приходят дать нам критическую оценку, оба отмечают одну и ту же очевидную истину: в нашем дуэте нет слаженности. Что меня совершенно не удивляет, ведь сложно ее достичь, если одна из нас не разговаривает с другой.

В субботу перед презентацией я иду через двор, когда слышу, как знакомый голос зовет меня по имени. Я оборачиваюсь.

— Мама?

Мне требуется пара секунд, чтобы поверить, что она в самом деле здесь, в студенческом городке. За все три с половиной месяца, что я провела в САИ, она ни разу не навестила меня. Я понимаю, что мама была очень занята, но все равно хотела бы, чтобы она хоть раз пришла увидеться.

И вот теперь она здесь. Я с улыбкой подхожу к ней:

— Когда ты пришла? Надо было написать мне, что заглянешь.

— Дженни, нам нужно поговорить, — начинает она, и внутри будто что-то обрывается. — Здесь есть тихое место, где можно присесть?

— Возле библиотеки. — Я веду ее к столу с видом на двор, стоящему в тени огромного дерева. — Я часто занимаюсь здесь самостоятельно, особенно с тех пор, как потеплело.

Мама присаживается на самый краешек круглого сидения.

— Может, тебе что-нибудь принести? — спрашиваю я. — Тут есть кофейный автомат…

— Почему ты ничего не рассказала мне о возможности играть в филармоническом оркестре?

Я бледнею. Наверно, это Юнби ей сообщила. Я до сих пор молчала, все еще надеясь достичь такого успеха на презентации, что оркестр в Филармонии мне просто не понадобился бы. Тогда я провела бы последний месяц в Сеуле, как мы и собирались.

— Я решила, что это невозможно, — лгу я. — Школа закончится только через месяц.

— Это из-за того, что у тебя появился парень?

Наверно, я выгляжу ошеломленной, потому что она продолжает:

— Твоя хальмони случайно проговорилась. — Она встает, стряхивая с юбки несуществующую грязь. — Я уже поговорила с твоими учителями, и они уверяют, что ты можешь сдать экзамены по интернету. А когда ты сдашь работы по английскому и по истории, то полностью удовлетворишь требования Высшей школы искусств округа Лос-Анджелес. Если вылетишь из Сеула на следующей неделе, то как раз успеешь к прослушиванию в Филармонию.

На следующей неделе?

— Но… Но как же презентация?

— Презентация проходит в следующую пятницу, верно? Рейс до Лос-Анджелеса будет только в следующее воскресенье.

У меня отвисает челюсть.

— Ты что, уже купила билеты?

— Да. Ты выступишь на презентации, которая, по словам Юнби, имеет большое значение для твоего портфолио, а потом улетишь, как я и сказала.

Поверить не могу, что это в самом деле происходит. Сегодня суббота, а это значит — мне осталось провести в Сеуле, в Корее всего чуть больше недели.

— Я не могу просто уехать, — возражаю я. — Хальмони все еще не сделали операцию.

— Не надо делать из этого оправдание, — резко отвечает мама. — Она не твоя мать, а моя.

— Тогда почему ты проводишь с ней так мало времени? — Я вспоминаю хальмони в те последние несколько раз, что я ее видела, и эту печаль в ее глазах. — Она скучает по тебе.

Я скучаю по тебе.

— Я пришла сюда не спорить с тобой, а сообщить об изменениях в наших планах.

— В твоих планах на меня, — взрываюсь я. Внутри все перемешивается, заставляя меня повысить голос. Мама оглядывается и морщится, заметив, что мы привлекли внимание. — Ты даже не подумала спросить, чего я хочу.

— И чего ты хочешь?

— Остаться в Корее.

— Потому что встретила парня? — сужает глаза она.

— Потому что мне здесь нравится. Здесь у меня появилась настоящая жизнь и друзья. — И семья, но этого я не говорю вслух.

— Дженни, — вздыхает мама, и теперь она в самом деле выглядит уставшей. — Не стоит ставить под угрозу свое будущее только из-за нескольких чудесных месяцев в Сеуле. Я понимаю, что новые впечатления могут вдохновлять, но это ненадолго. Краткие моменты не должны казаться тебе важнее долгосрочных целей. Я понимаю, сейчас ты расстроена, но поверь, стоит тебе вернуться в Лос-Анджелес, как ты поймешь, что так действительно лучше.

Как только мама уходит, я бегу в свою комнату и набираю номер Джеву.

Он не берет трубку, поэтому я пишу сообщение:

«Где ты? Мне нужно с тобой поговорить».

Он отвечает мгновенно — значит, видел, что я звонила, но не мог говорить.

«Прости, у меня запись через пару минут. Я позвоню тебе сегодня вечером».

В шесть вечера я пишу: «Во сколько ты собираешься позвонить?»