Леди Друзелла пришла тут же, совершенно свежая, с тщательнейшей причёской, с ясной улыбочкой, будто и не легла уже основательно после нас. Принялась помогать Вильме надевать её особый корсет.

— Просто жаль, что это подделка под ребёнка, — хихикнула Виллемина, подтягивая шнурки. — Если бы он был настоящий, я знала бы, за что страдаю.

— Мы облегчили его, насколько возможно, — сказала Друзелла. — Но уж совсем невесомым делать нельзя, государыня: станет заметно, насколько вы резво порхаете. Дамы в положении — и неторопливые, и чуточку неуклюжие.

— Я неторопливая и неуклюжая даже не чуточку, — сказала Вильма. — Не слишком приятно. Если бы было возможно, я бы родила дитя раньше срока.

— А почему невозможно? — спросила я. — Так ведь бывает, некоторые младенцы даже остаются живы.

Виллемина качнула головой:

— Нет! Принц должен родиться точно в срок, идеально здоровым. Это же наследник, дорогая! Если уж мы взялись это играть — оно должно быть сыграно как следует.

Когда Друзелла заканчивала укладывать Вильме волосы, одна из наших новых фрейлин заглянула сообщить, что государыню ожидают в гостиной.

— Мессир Броук.

— Который не дал государыне даже позавтракать, — укоризненно сказала Друзелла. — Государыня и так питается только благочестием, молоком и крошками печенья — в её-то положении!

— Пригласите мессира Броука на завтрак, — улыбнулась Виллемина. — Мы побеседуем в столовой.

— Дивно! — обрадовалась я. — Я одним благочестием не могу.

— Ты хочешь ветчины, — предположила Вильма.

— У меня есть забавная гипотеза, почему я иногда нестерпимо хочу ветчины, — сказала я. — Или другого мяса. Это из-за Тяпки.

И Тяпка немедленно сделала самый умильный вид, будто она вообще ни при чём.

— Не перекладывай на Тяпку! — рассмеялась Виллемина.

— Даже не думаю, — хмыкнула я. — Просто когда я вязала Узел, то — через моё собственное тело. И Тяпка, мне кажется, через меня чувствует вкус еды — иначе с чего бы ей виться под столом, как все живые собаки делают?

— Быть может, просто по привычке? — предположила Друзелла.

— Когда я ем ветчину или жареного цыплёнка — у неё привычка, а когда мы с Вильмой едим фрукты или пьём кавойе — привычка сама собой проходит?

Вильма приподняла Тяпкину морду:

— Ты чуешь через Карлу ветчину, хорошая собака?

И Тяпка немедленно облизалась, застучала по полу хвостом, захахала и отвернулась — а мы поняли, что она поняла: мы о ней говорим. Но подтвердила ли мою гипотезу — это вопрос.

— В любом случае, — сказала Друзелла, — кроме кавойе и мусса с фруктами будет ветчина.

Тяпка выслушала вместе с нами — и решительно направилась в столовую. Так что, по-моему, отчасти гипотеза подтвердилась.

А в столовой нас ожидал не только суровый и уставший Броук. Ещё и Норис, которого я уже давным-давно не видела. Норис больше не носил ливрею — на нём была форма городского жандарма.

— Доброе утро, мессир Броук, — весело сказала Виллемина. — Мессир Норис, рада. Неожиданно. Угощайтесь, пожалуйста. Кавойе? Вы теперь защищаете столицу?

— Охраной Дворца нынче занимаются другие, — сказал Норис, улыбнувшись.

— Мы используем все таланты наилучшим образом, — сказал Броук. — Я не посмел вчера беспокоить вас докладом, прекрасная государыня. Вы позволите сделать это сейчас?

— Даже буду настаивать, — кивнула Вильма. — Карла, возьми, пожалуйста, кусочек ветчины: Тяпа определённо заждалась, облизывается и жалеет, что не может что-нибудь проглотить… Зато Тяпа, видите ли, мессиры, может ощущать вкус пищи, которую ест Карла. Взгляните, забавно!

Моя королева умела мгновенно превратить любой доклад в непринуждённую беседу. Во всяком случае, Броук заметно перестал нервничать — и начал рассказывать много спокойнее:

— Праздник удался на славу, государыня. Мы все просто счастливы: на волоске удержались. И благодарить надо детей. Конкретно слепого, ему просто цены нет. Вы позволите, Карла, забрать их у вас, Байра и Алена? Мальчишки — настоящие ищейки, только нюх у них особый.

— Детей мы отблагодарим, — сказала Виллемина. — Расскажите: от чего они нас спасли?

— От взрыва на верфях, — сказал Броук. — Сорок стандартных динамитных патронов. Цель — наш новый броненосец, государыня, но вообще — я даже не берусь предположить, каковы были бы последствия. Мощный взрыв бы вышел, мягко говоря.

— И вы думаете, что должно было шарахнуть именно вчера? — спросила я.

— Застали диверсантов за работой, — сказал Броук. — Перед самым молебном под звёздным небом, буквально без четверти полночь. Взяли пятерых гадов, все в крепости, ведётся дознание.

— Как удивительно! — Виллемина поставила чашку на стол. — Я понимаю… если бы им удался такой ужасный взрыв на верфях… наверное, на набережной не обошлось бы лишь грохотом и заревом, да? Жест. Подарок на коронацию. Это мне понятно, мессиры. Но я не понимаю, как некромант может предотвратить диверсию. Ведь, насколько я знаю, ни у кого из некромантов нет никаких задатков ясновидения…

— Никакого ясновидения, государыня, — сказал Броук. — Он не совсем слепой, как-то по-своему видит — и видит он… Что он сказал вам, Норис?

— Мы с ним присматривали за порядком на набережной, — сказал Норис. — И он болтал, что видит цвета, только придумал им свои названия. Это, мол, не обычные цвета. Иерарх, мол, остро-белый, как сильный мороз. А государыня белая, как луна. Леди Карла — цвета ожога. У меня, если ему верить, цвета вообще нет: «Ты, — говорит, — серый, как вечер, Норис». Дворец, мол, цвета свечи, море — железного цвета… И вдруг выдал: а над верфями горит смерть! Там — дыра цвета смертельной раны! Надо, говорит, срочно туда.

Я слушала и поражалась. Ну да, слепые, говорят, учатся чем-то заменять себе зрение — то обонянием, то слухом… А Ален себе его Даром заменил. Слепой некромант — очень редкая вещь, но если уж вдруг объявляется — у него вырабатывается уникальный талант. Для легенд.

— Он по этому «цвету смерти» меня как по компасу привёл, — сказал Норис. — Прямо к ним. Я одного подстрелил, а остальным малыш сказал, что они сейчас все умрут, если не пойдут с нами. Глазища у него горели, как у демона, ладонь он себе разрезал, кровь светилась, будто расплавленный металл, — никто, вы понимаете, не усомнился… такой страшный маленький котёнок…

— С ним всё хорошо, мессиры? —