– Что вы хотите, господин де Тривьер?

Антуан перестал смеяться и посмотрел в глаза Луи:

– Подпишите бумагу о передаче маркизата Ренель моей племяннице.

– Хорошо. Я подпишу. И это все?

– Нет, не так скоро…

– Хотите удовлетворения?

– Я похож на ненормального? Обижаете, сударь. Драться с вами? С первой шпагой Франции? Я не настолько безрассуден. Я жить хочу, граф, в полном достатке, довольно долго и предельно счастливо.

– Тогда…

– Узнаете. Подпишите бумагу, – протянул де Тривьер фолиант. Перо и чернила стояли на его столе.

Луи, даже не взглянув на содержание бумаги, резко подошел к столу и, обмакнув перо, размашисто поставил роспись под этим документом.

– Это все?

– Да, другие ваши владения меня не интересуют, – де Тривьер спрятал с довольной улыбкой фолиант в ящик стола. – На них и так найдутся претенденты из пока еще имеющихся ваших родственников.

– Не понимаю.

– Что же, объясню еще одну вещь. Я хочу возмездия. Убить вас, это слишком мало, а вот доставить вам страдание – это, пожалуй, лучше всего…удовлетворит меня.

Луи метнулся ко мне, это не ускользнуло от нашего гостеприимного хозяина:

– О, не беспокойтесь. Вашей супруге ничего не угрожает, по крайней мере от меня. Открою вам небольшой секрет: я занимаюсь контрабандой. Но кто сейчас не занимается столь прибыльным делом? Я же – торгую людьми. Да, да, сударь. Я продам вас и вашу жену, скажем, в Египет.

– Вы не посмеете!

– Еще как посмею и буду весьма рад тому обстоятельству, если вы там вдруг подхватите неизлечимую болезнь и умрете в муках. Простите, сударыня, но вы его жена и вас я тоже не помилую. Как там говорится? В болезни и здравии, пока смерть…

– Негодяй! – вскипел Луи и накинулся на обидчика, – Катрин – беги!

Я кинулась к двери и выскользнула в полумрак коридора, спряталась за портьеру, когда мимо меня пробежали слуги Тривьера. Очень уж мне не хотелось становиться рабыней Изаурой. Побежала вниз по ступеням, едва удерживаясь на них, чтобы не сломать себе еще и ноги, сняла на ходу туфли. Выскакивая во двор, прижалась к стене и вдоль нее, осторожно кралась к воротам, когда сзади меня поймал за плечи бугай по имени Роже.

– О, вот и встретились, куколка. Помнишь меня?

– Еще бы, забудешь такого! Пусти! Сволочь! Подлец! Козел безмозглый! – ругалась я, на чем свет стоит, вырываясь из его крепких лапищ. И, видно, несколько фраз слетело с губ на родном языке.

– Оп-па! Не может быть! – услышала я и в первое мгновение не поверила себе. Он говорил по-русски, без акцента. Мы уставились друг на друга, как будто впервые увиделись, – Давно из Руси?

– Давно. А ты?

– Тоже. Странно, ты и вдруг… Невероятно, матерь Божья… Неужто так бывает?

– Бывает, Роже. В жизни многое бывает.

– Вася.

– Что?

– Василием меня кличут, говорю. Это тут Рожей окрестили.

– Вася, Васенька, отпусти меня! Пожалей, не хочу я в рабыни, – взмолилась, падая перед ним на колени…

– Что ты, что ты, Катя. Так зовут? – поднял он меня и прошептал, – Не могу я тебя на виду у всех отпустить, нельзя мне. Я у него на службе. Узнает, убьет ведь.

– Я могу тебе денег дать. Мой муж богатый, граф.

– Да, знаю я, что ты из этих, из господ. Не могу так, как просишь. Я тебе по другому пособлю. Ты тока им не откройся. А сейчас пошли.

– Куда?

– Знамо куда, к хозяину.

– Пусти, дурак!

– Сама дура, они же твоего мужика до смерти забьют, а так, может, еще поживете маленько.

– «Маленько», – передразнила я, – ладно, веди.

– Тока, ты это… побрыкайся, что ли?

– Побрыкаюсь, – пообещала ему и закричала с новой силой, только уже по-французски, – Пусти! Отпусти, негодяй!

Василий вволок меня в комнату, где на полу, в крови, лежал без сознания мой муж. Слезы подступили к горлу:

– Нет! Пусти! – вырвалась из рук мучителя и кинулась к Луи. – Что вы с ним сделали?

– Ничего, особенного, сударыня, немного уму-разуму поучили, – ответил де Тривьер, поведя плечами, затем обратился к слугам, стоявшим на входе в комнату, – Заберите их. Отправьте по назначению.

– А если он умрет в дороге? – спросил Вася и в ожидании ответа, у меня замерла душа.

– Не умрет, а если и так, мне это безразлично. Уведите.

Меня бесцеремонно поставили на ноги и подтолкнули к выходу. Василий поднял Луи на руки, я была благодарна за его великодушие.

Нам связали руки: мне перед собой, а Луи – за спиной (даже в беспомощном состоянии мой муж внушал им страх) и засунули в кибитку. Похоже, что кошмар в моей жизни только начинался.

– Постой! – послышался голос Роже-Васи.

– Чего тебе? – ответил возница или один из охранников, я не видела, кто это был, но повозка остановилась.

– Колесо, кажется, накренилось. Я посмотрю.

– А что б тебя! – раздался еще один голос. – Смотри, да быстрее!

– Катя, где-то через час, на пути будет поворот, там можно выпрыгнуть. Вас не заметят, скроетесь в траве или кустах. Я оставлю тебе нож, возьмешь с собой. Удачи тебе, девочка! Может, еще, когда свидимся, – прошептал он мне на русском.

– Спасибо, Василий! – ответила так же.

– Трогай! – закричал он во все горло. Видимо, обрадованный тем, что я его услышала. Нож брякнул о край повозки, возле Луи. Но этот оглушающий звук, к счастью, никто не заметил. Время побежало очень быстро.

Я подползла к ножу, перехватила его руками и, зажав коленями, принялась «пилить» веревку. В голове вертелось только одно: час, всего час…

Веревка поддалась далеко не сразу, хорошо, что еще нож оказался острым, спасибо Василию, а то успеть до срока вряд ли получилось бы. Справившись с веревкой, приступила к той, что связывала Луи, попутно старалась привести его в чувства.

– Луи, Луи! – шептала ему в ухо, чтобы не привлекать шумом возницу, осторожно тормошила и пощипывала Бюсси за уши, щеки, и наконец, он открыл глаза. Посмотрел на меня так, точно не помнит, совсем. Потом сел, потряс головой, промычав что-то невразумительное.

– Луи? Луи, что с тобой? – я испугалась, что его слишком сильно ударили по голове и теперь он меня забыл. Что делать, если это действительно окажется правдой? Я растерялась. Он же не торопился рассеивать мои сомнения. Кровоподтеки на лице, синяки, наверное, сильно болели, – Бедный мой, бедный… Что же они с тобой сделали?

Бюсси снова посмотрел на меня. Скользнул вниз по платью, задержался на стрекозе, вернулся к моему лицу и хрипло спросил: