Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я прихожу домой, Кевин заканчивает приготовления. В духовке жарится цыпленок, на столе стоят свечи. Он встречает меня в одних плавках — явно не по погоде.
— Отлично выглядишь, — говорю я, снимая шарф, и игриво набрасываю его ему на шею.
— Я собирался открыть тебе голым, но это моя уступка вашим консервативным нравам.
— Полагаю, не только я, но и весь квартал был бы в восторге, увидев тебя обнаженным.
— Нет проблем! — Кевин мгновенно стягивает плавки и встает у окна.
— Кевин! — ору я, поспешно опуская шторы. Я рассказала Стефи, что у меня есть возлюбленный, но столь наглядное доказательство излишне.
— Прости за сегодняшнее утро, — говорит он.
— И ты меня прости. Это я виновата.
Мы оба знаем, что нам есть о чем поговорить, но сначала нас ждет одно важное дело.
— Хочешь есть? — спрашивает Кевин, целуя меня.
— Я хочу тебя.
— Я надеялся, что ты скажешь именно это.
Мы с жадностью занимаемся любовью — прямо на полу в гостиной. Может быть, мне следовало оставить окно открытым, если не для Стефи, то для Дарли. Она, наверное, давно такого не видела.
Ужин проходит далеко не в такой торжественной обстановке, как задумал Кевин. Все очень романтично. Мы едим цыпленка (отлично прожаренного, разве что чеснока слишком много), лежа в постели, и разрываем его прямо руками. Я протягиваю кусочек Кевину, и он берет его ртом, облизывая мои пальцы, один за другим. Мы целуемся.
— Бедрышко или грудку? — смеюсь я, протягивая ему следующий кусочек.
— И то и другое. — Он целует меня в грудь, потом в бедро.
Мы забываем о еде и снова занимаемся любовью. Кровать сотрясается, куски куриного мяса попадают с подноса на простыни, но мне не до порядка на постели.
Мы лежим, обнявшись, когда звонит телефон. Заметив номер Адама, я беру трубку.
— Привет! Как дела, милый?
Адам принимается восторженно описывать лыжную прогулку; я сажусь и беззвучно говорю Кевину: «Извини». Тот пожимает плечами.
Сын рассказывает, как он съехал с крутого склона. Кевин, видя, что я увлечена разговором, ложится спиной ко мне; я дотягиваюсь и массирую ему плечи.
— Похоже, ты отлично провел день, — говорю я. Впервые мне хочется, чтобы наша беседа не затягивалась. — Передай Эмили привет. И когда завтра будешь возвращаться в колледж, поосторожнее за рулем.
— Хорошо, мама. Я бы никогда до этого не додумался, если бы ты мне не напомнила.
— Не волнуйся, я всегда тебе напомню. — Я смеюсь и думаю: не важно, сколько лет моим детям. Я никогда не перестану быть матерью.
Я вешаю трубку и целую Кевина в шею, но, прежде чем он успевает обернуться, снова звонит телефон. Эмили.
— Мама, ты попросила Адама передать мне привет, — говорит она в притворном негодовании. — Ты что, не можешь сказать мне «привет» лично? Я не знала, что ты так занята.
Я смотрю на Кевина. Наверное, не стоит объявлять Эмили, что я действительно очень занята.
Эмили, так же как и Адама, переполняют впечатления, но несколько иного толка. В частности, красивый инструктор угостил ее горячим шоколадом, и она полагает, что влюбилась. Сначала подводное плавание, теперь лыжи. Мне бы следовало держать дочь подальше от спорта. Кто сказал, что девочка должна заниматься спортом, чтобы у нее не оставалось времени думать о парнях?
— Мои дети такие замечательные, — восторженно говорю я Кевину, когда наконец возвращаюсь под одеяло.
— У тебя хорошие дети, — соглашается Кевин и, не проявляя более никакого интереса к семейной жизни, берет пульт и включает телевизор. Мы зарываемся в подушки, и он щелкает с канала на канал — хоккейный матч, новости, глупая комедия, прогноз погоды, еще одна глупая комедия. Если он предпочтет «Магазин на диване», возможно, я куплю себе еще какое-нибудь украшение.
Я деликатно забираю у него пульт и выключаю телевизор.
— Что-то не так? — спрашиваю я.
— Нет, — неубедительно отвечает он.
— Прости, что мы прервались, — говорю я, прижимаясь к нему. — Но я всегда беру трубку, когда звонят дети.
— Ты правильно поступаешь.
— Но?..
Кевин вздыхает, встает и начинает бродить по комнате.
— Я только сейчас начал понимать, что именно ты имела в виду утром, когда говорила о переменах. Что это не так-то просто. Я ведь тоже получил мало удовольствия, пытаясь вписаться в твой мир.
— Это всего лишь последствия пищевого отравления, — говорю я.
— Нет, это реальность.
— Прости, если что-то не так. — Я начинаю чувствовать легкое возмущение. — Я сделала все, что было в моих силах.
Кевин на секунду останавливается и пристально смотрит на меня.
— Я знаю. Мы оба старались. Я бросил все, чтобы приехать и повидать тебя, хотя у меня уйма дел.
— И ты злишься оттого, что я не бросила все, чтобы постоянно быть с тобой.
— Я не злюсь. — Кевин останавливается в ногах кровати и потягивается. — Ты мне небезразлична, Хэлли. Совсем наоборот. Но твой мир — здесь, а мой — на Виргин-Горда. Я всегда говорил, что не вернусь сюда. Но теперь, когда я здесь, я вижу, что такое твоя жизнь. Было бы просто ужасно, если бы тебе пришлось пожертвовать всем ради меня.
— Разве жизнь с тобой может быть ужасной? — говорю я, обнимаю его и кладу голову ему на грудь. — Но это, наверное, трудно. Слишком трудно.
Мы держим друг друга в объятиях и молчим. Кевин гладит меня по голове, его грудь делается мокрой от моих слез.
— И что же дальше? — спрашивает он.
Я делаю глубокий вдох и прижимаюсь к нему сильнее.
— Я не могу уехать на Виргин-Горда, — говорю я, и голос у меня обрывается. — Даже ради тебя. Наверное, я всегда в глубине души это понимала, но не могла признать.
— Я тоже знал, — отвечает он. — Мне трудно давать обязательства. Ты поняла это в первый же день, когда мы встретились. Я подумал, что, может быть, на этот раз все получится, сказал себе: давай поезжай в Нью-Йорк. И что? В Нью-Йорке мне тут же стало плохо.
— Это нечестно. Наше будущее разрушил какой-то крабовый фарш.
— Кто бы мог подумать. — Кевин обнимает меня, и мы надолго замолкаем.
— Ты жалеешь, что я тебя разыскала? Может быть, мне следовало оставить тебя в покое спустя столько лет? — тихо спрашиваю я.
— Нет, — горячо отвечает он. — Это было замечательно. Когда я впервые увидел тебя на острове, то подумал, что это мираж. Моя маленькая Хэлли — в моем собственном раю.
— Для меня это, очевидно, потерянный рай, — говорю я.
Наконец-то Кевин улавливает литературную аллюзию.