Переход жил своей жизнью. На нас никто не обращал внимания. Народ суетливо спешил по важным своим делам, некоторые тормозили у прилавка, видимо, привлеченные вывеской, жадно обнимали глазами барахло. Потом глумливо хмыкали и снова устремлялись в людской водоворот. Похоже, бизнес у моего визави не слишком процветал. Зато с соседнего прилавка доносились грохот взрывов, визг тормозов, скрежет сминаемого металла – продавец, виртуозно барабаня по кнопкам джойстика, впаривал зачарованному пареньку новую игрушку. Мимо прошагала счастливая девчушка лет шести, обхватив руками здоровенного плюшевого тигра, раза в полтора больше ее самой. Следом плелась мамаша, с озабоченным видом пересчитывая в кошельке оставшиеся купюры.

– Вот… вот было бы шоу, когда б ты Исправника… – смеясь, бормотал «бомж», – и вправду племяннику подарил …

– В смысле? – Я уже почти злился. – Паровоз как паровоз. Покатает пару недель да и забросит под кровать.

– Да не паровоз это! Я же тебе сказал – Исправник! Выпрямитель Ошибок! Не шутка… Стоит твоему… как зовут племянника-то?

– Яшкой.

– Стоит твоему Яшке его, – он потряс паровозиком, – пару раз по полу катнуть… у у у!

– Да что с ним такое? Объясни толком.

– Объяснить? Это, парень, не так просто. Да и надо оно тебе?

– Это я уж как-нибудь сам решу.

– Вольному – воля. Слушай. Впрочем, нет, скажи сначала – не было ли у тебя в жизни поступка, который ты хотел бы переиграть? Может, обидел кого зря или в свое время карьеру, деньги, власть против простого человеческого счастья поставил? Подумай…

А кто из нас может честно, положа руку на сердце, сказать: я всё всегда делал правильно, я никогда не ошибался? Да никто. Пожалуй, у каждого в жизни найдется парочка историй, когда приходилось выбирать: или то, или это. И мучиться потом всю жизнь неправильным выбором. До гробовой доски будет глодать мыслишка: а вот если бы я тогда поступил по-другому, то…

Есть она и у меня, верно продавец паровозиков сказал. Семь лет назад дурацкие понятия об оскорбленной чести заставили меня указать Катьке на дверь. Иди, мол, к своему фотографу, если тебе он больше по душе. С тех пор и живу бобылем. Сеструхиному Яшке уже скоро пять, а она ведь на три года меня моложе. Вот и выходит, что паровозик я покупаю племяннику, а мог бы – собственному сынишке.

– Есть, как не быть. Погорячился в свое время… А сейчас думаю: зря, может?

– Видишь. И у меня был свой гвоздь в душе. Бывало, свербило так, что хоть на стенку лезь, хоть головой в омут, особенно когда на кладбище приезжал.

Он помолчал.

– Друг у меня был, понимаешь. Витюха. Мы с ним на Пяндже вместе служили, да так и не расстались. Он – голова был, неплохо разбирался, откуда деньгами пахнет. Ну, и я за ним, вроде как ведомый. Сначала мелкие дела вершили, но постепенно раскрутились. В девяносто третьем подвернулся случай, сейчас даже не верится. Банк один на грани барахтался, сдавали его за копейки вместе со всеми долгами и недвижимым барахлом. Витюха и здесь не зевнул. Своих денег у него не хватило, так он меня в компаньоны взял. Дальше уж дела в гору пошли, не остановить, гребли деньги лопатой – и всё равно оставалось. Ну, жизнь облагородили себе, сам понимаешь, тачки там приличные, домик трехэтажный, шмотки, то-се… Не жизнь – сказка. Ты на это всё не смотри, – он пару раз хлопнул рукой по обшлагу плаща, – это так, последствия. А тогда мы даже у Зайцева одеваться брезговали. Во от…

– А паровозик-то здесь при чем? – не выдержал я. Слишком этот монолог затянулся.

– Дойдем и до него, не торопись. Слушай дальше. Жили мы так припеваючи, пока кризис не случился. Дефолт который. Всем было несладко, и по нам вдарило, конечно. Анекдот, знаешь? Про те времена? Звонит один банкир другому, спрашивает: «Алло, Вася, ты? Как дела?» Второй отвечает: «Хорошо». «Ой, извините, – говорит первый, – я, кажется, номером ошибся…» Улыбаешься? Так это точно про нас. Витюха, чтобы контору нашу на плаву удержать, свои бабки в нее горстями кидал, как в топку. Машины продал, дом заложил… А я в стороне стоял, ухмылялся, была уже тогда у меня одна мыслишка, главбух, скотина, нашептал. Ну, с Витюхиной помощью кое-как кризис пережили, и тут-то я и не прозевал свой шансик. Собрал акционеров, да и рубанул прямо: так, мол, и так, Виктор Сергеич виновен в нецелевом использовании средств, расхищении активов и прочее в таком же духе. У него, бедняги, аж речь отшибло, только всё смотрел на меня. Будто не верил. А я несся, как по проторенной дорожке: генеральный директор спохватился только во время кризиса, испугался аудиторской проверки, бросился денежки назад вертать, да поздно уже было.

Собеседник, похоже, вычитал в моем взгляде нечто красноречивое, потому что потупился на миг, смешался.

– Не смотри на меня так, парень, не стоит. Все люди – волки, весь мир – большой сортир. Был бы у тебя похожий шансик, и ты б не прозевал. И нечего тут глазами сверкать. Честные мы только на словах, ты не лучше других, поверь мне. Всё цену имеет, и благородство, и дружба, и честность, всё. У каждого своя цена, но она есть. В общем, захотелось мне одному в банке паханом сидеть, и Витюху я таки задавил. Назначили проверку, вскрылось много всего – Витюха-то бабками, как своими распоряжался, захотел – в дело вложил, захотел – очередной своей цаце шубу сосватал. Он-то знал, что в любой момент недостачу восполнит, стоит только парочку верных делишек провернуть, у него на это нюх был, я тебе сказал уже. Так что он даже особо и не маскировался – в открытую работал.

Мне стало противно.

– И что?

– Убрали его с поста, расследование началось, судебных приставов поналетело – имущество описывать. То, что осталось. Он со мной встретиться пытался пару раз, звонил, но я не откликнулся. Решил – пойду до конца. Все от него отвернулись, общие знакомые даже руки не подавали, а шалавы… ну, сам понимаешь, они шалавы и есть – стоило ему обезденежеть, как их сдуло, словно ветром. Так что когда у него на этой почве чего-то с сердцем приключилось, – никого рядом не было. Бабок тоже, сам понимаешь. Свезли Витюху в обычный городской стационар, где он через два дня умер.

Он поставил паровозик на стол, зашарил руками по карманам, потом чертыхнулся вполголоса. На меня он старался не смотреть.

– Клянусь, я не знал. Я видел, что Витюха пытается до меня дозвониться, но думал это всё по поводу наших заморочек с банком. А он там подыхал один, понимаешь! Без лекарств, без денег, да и без помощи тоже – ты, наверняка, в курсе, как у нас в больничках медперсонал к обычным пациентам относится. К тем, что заплатить не могут. Кровать его в коридоре поставили, у разбитого окна – еще бы день, и Витюха вдобавок и воспаление схватил бы. Только не успел. А потом поздно было… Я как узнал… не поверишь, конечно… волосы на себе рвал! Похороны устроил по высшему разряду… гроб… памятник… только разве совесть этим успокоишь!!

Последние слова он выкрикнул почти в полный голос так, что даже перекрыл шум перехода. На нас стали оглядываться. Впрочем, без особого интереса – ну, торгуются ребята слишком эмоционально, что с того?