Но беда в том, что все эти ухищрения отнюдь не помогали обрести прежнее чувство уверенности. Толлер понятия не имел, какая участь постигла Мир и Дуссарру, но одно знал наверняка: этих планет больше не существует. Однако он четко осознавал и другое — Верхний Мир, как метко выразился Стинамирт, "был выброшен" в абсолютно чужую область пространственно-временного континуума, и было в ней что-то такое, от чего дух захватывало, как при падении в воздушную яму. Верхний Мир очутился в гниющей вселенной, древней и холодной… а потому возникал следующий вопрос: сможет ли человек — индивидуально и коллективно — сохранить прежний образ жизни?

Вообще-то не было никаких причин, запрещающих мужчинам и женщинам Колкоррона жить таким образом, как всегда жили их предки, но могло случиться и так, что чувство изоляции, которое испытает человек, перенесенный на окраину черных просторов бесконечности, изменит лик расы.

Мир и Верхний Мир — планеты-сестры, находившиеся в столь крепкой связке, что даже имели общую атмосферу. А что, если некий космический Творец специально создал их такими, чтобы подвигнуть их обитателей на скорейшее покорение иных миров? Стоило людям совершить первый отчаянный шаг и перелететь с одной планеты на другую, как перед ними должна была раскрыться вселенная, усыпанная всевозможными сокровищами и звездами — на которых наверняка существовала другая жизнь, — и человек, обладающий тягой к приключениям и романтической жилкой, не устоял бы перед искушением. Сограждане Толлера были воспитаны небесным окружением так, чтобы смотреть вовне, чтобы верить, что будущее заключается в движении, в проникновении в щедрую и радушную вселенную, но что люди чувствуют сейчас? Найдется ли теперь герой с подобным видением мира и достанет ли ему мужества посмотреть на далекие ледяные огоньки звезд нового неба и поклясться, что когда-нибудь эти звезды будут принадлежать человеку?

Устав от абстрактных умственных построений, Толлер повернулся спиной к золотисто-алому закату и глотнул бренди. Сдобренный пряностями и маслом подогретый напиток живительным огнем разлился по жилам, успешно прогоняя холод сумерек. Толлер смаковал бренди и наблюдал за отцом и Бартаном Драмме, которые суетились вокруг установленных на балконе телескопов. В его глазах эти двое пожилых людей стали гранитными опорами интеллектуальной стойкости и здравого смысла в постоянно меняющейся вселенной, он уважал их и преклонялся перед ними. Они обсуждали странную научную аномалию, причудливое нарушение в структуре новой реальности, заметное пока лишь единицам.

— Ерунда какая-то, — говорил Кассилл Маракайн. — Если брать государственные заводы в их совокупности, то без преувеличения можно сказать, что непосредственно мне сейчас подчиняются практически все ведущие инженеры и технологи. Так вот, большую часть своего времени они проводят у самых точных измерительных приборов, которые только были придуманы нами, — но ни один из них ничегошеньки не заметил!

— Попытайся быть честным, — пробормотал Бартан. — В отношениях круга к кругу ничего не изменилось, и большинство твоих…

Кассилл покачал седеющей головой:

— Никаких оправданий, старина! Мне рассказал об этом скромный рабочий с кардапи некого пивоваренного завода — обыкновенный бочар! — который еле-еле пробился через все эти проклятые барьеры, несмотря на мои отчаянные протесты, понаставленные бюрократами вокруг моего кабинета. Разумеется, я перетащил его с прежнего места к себе в штат, где он…

— Послушай, отец, — встрял Толлер, чье любопытство с каждой минутой все больше разгоралось. — Чего это тебя так взволновали всякие круги, окружности, колеса и прочие округлые фигуры? Что такого загадочного и необычного может скрываться в обычном круге?

— Как и любая другая геометрическая фигура, круг всегда обладал определенными свойствами, но теперь эти свойства внезапно изменились, — серьезно сказал Кассилл. — До сих пор, как тебе прекрасно известно, длина окружности равнялась ровно трем ее диаметрам, А теперь — если хочешь, можешь даже проверить, — отношение длины окружности к диаметру немного больше, чем один к трем.

— Но… — Толлер попытался усвоить эту мысль, но ум его не справился с задачей. — И что это значит?

— Это значит, что мы очень далеко забрались от дома, — объяснил Драмме и скривил губы, намекая на то, что изрек великую мудрость.

— Да, но как это отразится на нашей жизни? Снимая колпачок с телескопа, Кассилл презрительно фыркнул:

— Сразу видно — человеку никогда не приходилось зарабатывать себе на хлеб коммерцией или производством! Нам придется проектировать новые конструкции, перенастраивать заново многие машины, а это обойдется государству в кругленькую сумму. Приплюсуй сюда канцелярские и бухгалтерские расходы, расходы на…

— Канцелярия-то тут при чем?

— А ты сам подумай, Толлер. У нас на руках двенадцать пальцев, поэтому дюжина лежит в основе нашей системы счета. Это да плюс то, что длина окружности раньше равнялась ровно трем ее диаметрам, существенно упрощало многие выкладки. Однако вскоре все изменится, нас поджидает множество трудностей — я уж не говорю о том, что даже обыкновенным бочарам придется учиться делать более длинные обручи для бочек. Возьмем, к примеру…

— Ты лучше скажи мне, — быстро перебил его Толлер, забеспокоившись, что отец сейчас завязнет в одном из обычных для него отступлений и разговор затянется надолго, — каково новое соотношение? По крайней мере это мне следует знать.

Кассилл многозначительно посмотрел на Бартана:

— По этому поводу пока существует множество разногласий. Я был слишком занят — все эти печальные события во дворце и так далее, — чтобы лично провести измерения. Кое-кто из моего штата заявляет, что новое соотношение — один к трем и одной седьмой. Но это, разумеется, ерунда…

— Почему ерунда? — разгорячился Бартан.

— Потому что, мой старый друг, в мире чисел должна присутствовать естественная гармония. А число три и одна седьмая ни с чем не ассоциируется. Ничуть не сомневаюсь, когда будут завершены все расчеты, выяснится, что новое соотношения равняется, ну, предположим…

Толлер мигом потерял интерес к обсуждению. Дискуссия обещала вылиться в очередное долгое препирательство — отец и Бартан Драмме частенько спорили друг с другом и получали от этого огромное удовольствие. Он еще раз вспомнил о Джерин и пожалел, что ее нет рядом. Она уехала навестить свою семью в деревне Диварл и должна была вернуться только завтра. Утомившись стоять у балюстрады, Толлер подковылял к кушетке, опустился на нее и положил рядом костыли. Теперь, когда начался процесс заживления, нога стала неповоротливой и на каждое неловкое движение отзывалась мучительной болью. Толлеру пришлось учиться уживаться с такой ногой, постоянно изобретать всякие способы, как обмануть ее и не вызвать новых приступов. Это ужасно изматывало Толлера, и потому он с радостью воспользовался возможностью прилечь и передохнуть.

— Сынок, может, тебе пора отправляться в спальню и лечь в постель? — подойдя к кушетке, мягко спросил Кассилл Маракайн. — Эта рана куда более серьезна, чем ты думаешь.