Алиса одевалась одна; Дейзи с матерью были в соседней комнате, и они не видели впечатления, произведенного маленьким букетом, и те улыбки и слезы, которые были вызваны запиской. Алиса ни одной минуты не колебалась в том ответе, который ей хотелось дать, но дома ее ждали старый отец и больная мать, и чувство долга удерживало ее. Она нужна была там, и все то, что она приобрела за четыре года усердных занятий, должно было идти на помощь ее престарелым родителям. Любовь Джона и жизнь с ним представлялись ей очень сладкими, но время для этого счастья еще не наступило, и, сидя перед зеркалом, Алиса медленно отложила распустившуюся розу, стараясь разрешить трудный жизненный вопрос.

Имела ли она право просить Деми ждать, связывать его какими-нибудь обещаниями или только дать ему понять ту любовь и уважение, которые она питала к нему? Нет, великодушнее было страдать одной, не заставляя его переживать мучений неопределенного ожидания: он молод и может забыть ее, а ей, будучи свободной, легче добросовестно исполнять свой долг. Глаза ее затуманились, когда она нежно взялась за стебелек нераспустившейся розы, который Деми тщательно очистил от шипов, спрашивая себя, имеет ли она право надеть даже маленький бутон. Он казался таким ничтожным рядом с другими цветами, но, находясь в том самоотверженном настроении, которое всегда является следствием истинной любви, она чувствовала, что не имеет права подавать и слабую надежду, если в ближайшем будущем не предвидится возможности к ее осуществлению.

Сидя в грустном раздумье перед вестниками той любви, которая с минуты на минуту становилась ей все дороже, она невольно обратила внимание на разговор, долетавший к ней из соседней комнаты, а имя Джона вскоре заставило ее насторожиться.

— Как любезно со стороны Людмилы, что она привезла нам всем настоящего одеколона. Именно то, что нам нужно в эту жаркую погоду. Получил ли Деми свой флакон?

— Да, мама. А вы заметили, как он вскочил, когда Алиса кончила свою речь? Он бы бросился к ней, если бы я его не удержала. Я тоже отхлопала себе все руки, аплодируя, и хотя я не люблю женщин на эстраде, я не могла не любоваться Алисой.

— Он говорил с тобой о ней, дорогая?

— Нет, милый мальчик боится огорчить меня. Напрасно. Но я знаю его, и потому жду и надеюсь, что судьба будет к нему благосклонна.

Без сомнения. Ни одна здравомыслящая девушка не может отказать нашему Джону, хотя он не богат и никогда таковым не будет. Я все время собиралась сказать тебе, что он сделал со своими деньгами. Он сознался мне вчера вечером, а я не успела рассказать тебе. Он послал бедного молодого Бертона в больницу и содержал его там, пока глаза его не поправились. Это стоило довольно дорого, но Бертон может теперь работать и помогать своим престарелым родителям. Он был в ужасном положении, а наш милый мальчик узнал об этом, отдал ему все свои сбережения до последнего цента и не сказал об этом даже мне, пока я его не заставила.

Алиса, занятая своими мыслями, не слышала, что ответила Дейзи. Судя по ее сияющей улыбке, девушку волновали радостные мысли. Она быстро приколола маленький бутон к груди, как бы желая сказать этим жестом: «Он заслужил некоторую награду за свой добрый поступок, и получит ее».

Когда Алиса могла опять слушать, миссис Мегги все еще говорила о своем сыне:

— Многим такой поступок может показаться безрассудным, если учесть, что у Джона ничего нет, но я довольна тем, как он распорядился своими деньгами, «ибо дающий бедному дает Богу». Я так горжусь своим мальчиком, что не могла даже предложить возместить ему хоть часть этого расхода.

— Я думаю, что он и молчит потому, что беден. Он слишком честен и никогда не решится связать с собой судьбу девушки, покуда не будет иметь возможность обеспечить ее. Но он забывает, что любовь — это все, а я знаю, что любви у него много, и каждая женщина могла бы гордиться его чувством.

— Верно, милая. Я думала совершенно так же, когда выходила замуж, и считала величайшим счастьем для себя работать и жить для моего Джона.

— Надеюсь, что они поймут друг друга. Но Алиса так строго относится к себе и к своим обязанностям, и я боюсь, что она не даст себе права на счастье. Вы хотели бы этого брака, мама?

— От всей души… Я не знаю лучшей девушки, чем Алиса. Именно о такой жене я мечтала для своего сына, и я ни за что не хотела бы упустить ее. В ее сердце хватит места для любви и для дома, а им легче будет ждать вдвоем, так как ждать им наверное придется.

— Я очень рада, что его выбор удовлетворяет вас, мама, и что ему не суждено испытывать самое печальное из всех разочарований.

Голос Дейзи здесь оборвался, произошло некоторое смятение, а затем послышался тихий шепот, свидетельствовавший, что Дейзи лежала в объятиях матери, где она искала и находила утешение.

Алиса не слушала больше и закрыла окно с несколько виноватым, но радостным лицом. Все сразу изменилось в ее глазах. Она знала теперь, как относятся к ней его мать и сестра, и чувствовала, что действительно может совместить в своем сердце любовь и обязанность, а пример Дейзи, продолжительное испытание Ната и их долгая разлука стали перед ней с такой поразительной ясностью, что осторожность казалась жестокостью, самопожертвование — сентиментальным безумием, и все, кроме откровенной правды, — изменой своему возлюбленному. При этих мыслях полураспустившаяся роза нашла себе место рядом с бутоном, затем, после минутного размышления, она присоединила к ним открытую розу, говоря про себя нежно и торжественно: «Я готова ждать моего Джона и буду любить его и работать для него всю жизнь».

К счастью для Алисы, Деми не было в комнате, когда она сошла вниз и присоединилась к гостям. Радостное выражение ее обыкновенно серьезного лица легко объяснялось теми поздравлениями, которые она получала за свою речь, а легкое волнение, охватившее ее при приближении нескольких молодых людей, скоро прошло, так как никто из них не заметил цветов, прикрывавших собой очень счастливое сердце. Деми между тем сопровождал нескольких важных особ в осмотре колледжа и помогал своему деду занимать их рассуждениями о различных методах воспитания, начиная от Сократа и Пифагора и кончая Песталоцци, Фрёбелем[27] и другими, которым он от всей души желал провалиться сквозь землю. Наконец он довел почетных гостей до Пломфильда и благополучно сдал их дяде и тетке Баэр. Эти двое торжественно принимали вновь прибывавших посетителей: первый — сияя восторгом, вторая — стараясь улыбками скрыть свое страдание, ибо она уже успела заметить тот печальный факт, что профессор Плок прочно расположился на шлейфе ее парадного бархатного платья.

Освободившись от своих обязанностей, Деми стал озираться кругом в поисках любимой девушки. Глаза его сами собой обратились в угол, где среди прочих девушек виднелась и темная головка Алисы. У нее был приколот цветок, один, два, о, счастье! Деми так восторженно вздохнул, что завитки на лбу его соседки заколыхались. Он не мог еще видеть розы, которая была спрятана в кружевах, но для него было лучше, что он не сразу узнал свое счастье, иначе он мог бы удивить все собрание, бросившись к своему кумиру, так как теперь рядом не было Дейзи, чтобы его удержать. Толстая дама, жаждавшая некоторых разъяснений, поймала его в эту роковую минуту, и он принужден был указывать ей всевозможных знаменитостей с ангельским терпением, заслуживавшим лучшей оценки, чем та, которую он получил. Ибо почтенная матрона, заметив его рассеянный вид и некоторую несвязность речи, высказала в конце вечера следующее неблагодарное предположение: