Обеспокоенный сообщениями из Иркутска о малочисленности китайских купцов, прибывающих на торги, весной 1738 года начальник Сибирского приказа потребовал от вице-губернатора Иркутска А.Ю. Бибикова заняться этой проблемой, и 29 июля Алексей Юрьевич приказал И.Д. Бухгольцу назначить встречу с дзаргучеем, чтобы потребовать от него увеличения численности китайских купцов и обеспечения честных условий торговли. Этот дзаргучей простодушно ответил, что из-за нехватки корма для скота на севере Монголии китайские купцы не решились на такое долгое путешествие. Однако бескормица вряд ли выглядела убедительным объяснением откровенного рвачества китайских купцов, все-таки добравшихся до Маймачена.

На следующий год в ситуацию вмешался Сенат, и на место событий отправили коллежского советника Семена Любученинова, долгое время прослужившего в Армянском гарнизонном полку, которому вместе с переписчиком, капралом и двумя солдатами предстояло тщательно изучить состояние торговли, а также проинспектировать Ревенную комиссию С. Свиньина. От него требовалось вскрыть все без исключения нарушения государственных инструкций в сфере торговли и, прежде всего, выявить хоть какие-нибудь случаи контрабанды. Ему поручили побеседовать со всеми русскими купцами по отдельности о предметах торговли, доставленных ими на границу, о назначенных ценах и реальных, по которым пришлось отдать свой товар, а затем доложить результаты таких бесед в Сенат. С. Свиньин сообщил С. Любученинову, что ему «неизвестно» ни о каких незаконных сделках между купцами двух стран, но в Маймачене он видел китайских купцов, торговавших различными запрещенными товарами и шкурами. Незамедлительной реакции на такое расследование в области частной торговли не просматривается. Сенаторы, однако, незадолго до этого заново сформулировали свое отношение к контрабанде, доведенное ими до сведения подданных. Они потребовали от купцов, возвращающихся из Сибири, проходить таможенный барьер в Верхотурье, и пригрозили всем, кто попытается миновать данный барьер, украдкой обойдя его через Екатеринбург или другие города, каторгой в Сибири. Взявшись за подавление контрабанды, власти в Санкт-Петербурге не оставляли без внимания проблему слабого сбыта в Сибирском приказе китайских товаров, шелков и прочих предметов, полученных в виде таможенной десятины. В июне 1739 года и вновь в 1740 году из Кабинета поступило распоряжение, чтобы в Сибирском приказе перед выставлением таких китайских товаров на свободную продажу в Сибири провели полную их инвентаризацию. Данная мера служила ознакомлению с таким товаром присяжных оценщиков в Москве, которым предстояло назначать на них максимально выгодную для государства цену.

С точки зрения позитивных результатов представляется так, что в Санкт-Петербурге мало сделали ради выправления условий торговли для купцов, прибывающих в Кяхту, если только не отметить ряд распоряжений по созданию системы почтовой связи в Сибири. С начала XVII столетия письма могли доставлять только до Тобольска, а дальше никакой регулярной почтовой связи не существовало. Теперь почтовая эстафета лошадьми через промежуточные станции от Москвы до Тобольска отправлялась два раза в месяц; от Тобольска до Енисейска и Якутска — раз в месяц; и от Якутска до Охотска на Тихом океане — один раз в два месяца. Иркутскому вице-губернатору поручили назначить проездной маршрут между Енисейском и торговыми пунктами на границе, что он обычно и делал раз в месяц, а во время проведения торгов — два раза в месяц. Обслуживание почтовых станций поручали «добросовестным и ответственным супругам», а из принадлежащих государству в Сибири табунов к этим станциям на пять месяцев придавали казенных лошадей; назначенным на почтовые станции супругам предоставляли право варить пиво без особого на то разрешения «для угощения [тех], кто становится у них на отдых». Почтовая система России как таковая рассчитывалась на самоокупаемость; почтовые сборы, внесенные купцами за отправку писем или прочих предметов, требовалось возвращать в Сибирский приказ со всех почтовых пунктов Сибири, даже с Камчатки и китайской границы. Первостепенная нужда в создании сибирской системы почтовой связи заключалась в обеспечении оперативного и надежного обмена информацией с архиважной экспедицией В. Беринга, но торговлю в Кяхте власти тоже не забыли и отметили в своем распоряжении особой строкой.

По совету С.Л. Владиславич-Рагузинского для плавания по озеру Байкал соорудили пару или тройку подходящих судов, но где-то лет через десять из них осталась только одна ни на что не годная посудина. И купцам по старинке приходилось переправляться через данный коварный водоем на своих речных лодках. Только в 1740-х и 1750-х годах власть предержащая, все больше убеждавшаяся в недостатках и провалах государственных монополий, начинает играть активную роль в поощрении частной торговли на ярмарочных площадках Кяхты и заботиться о благосостоянии купцов.

В общем и целом частная торговля в Кяхте и Маймачене тогда начиналась вяло и через силу, никто даже представить себе не мог ее великий будущий рост и важность для России. И русские власти, занятые своими делами в других местах, обращали крайне мало внимания нуждам и помощи на будущее редким упорным купцам, поверившим в перспективу тех городков.

Кем же были эти купцы и посредники, прибывшие для ведения торгов с не ясным никому исходом? Откуда они взялись, где раздобыли свои финансовые ресурсы, на чем заработали состояние и за счет чего сложилась их судьба? Как они вообще держали свое предприятие на плаву? Львиная доля заданных нами вопросов остается безнадежной загадкой. Русские источники, относящиеся, по крайней мере, к периоду истории раньше XIX столетия, не позволяют подробного описания торговых или промышленных процессов ввиду отсутствия в архивах (за исключением нескольких ярчайших примеров, таких как династия Демидовых) документов частных семей или доходных предприятий. Китайская ситуация, если уж на то пошло, выглядит еще беспросветнее. Из разрозненных предположений складывается совсем уж схематичная картина.

На протяжении большей части второй четверти XVIII столетия практически все купцы, зачастившие в Кяхту, относились к мелким лавочникам и коренным жителям, то есть они обитали в Селенгинске или Иркутске. В торговой деятельности участвовали одновременно русские переселенцы и коренные сибиряки, а по большому счету они продавали сибирские товары — шкуры, юфть, кое-какую железную мелочовку, скот, продовольствие и т. д. Полученные в обмен товары они никуда далеко не увозили, разве что в Иркутск или на одну из крупных сибирских ярмарок в Ирбит, Макарьевск или Тобольск, хотя самые отчаянные из них на самом деле предпринимали торговые экспедиции в Москву. Официально до второй половины XVIII века базарных ярмарок в Иркутске не проводилось, но торговля все равно велась на товарных складах и из складских ячеек. Далеко не все эти мелкие торговцы пользовались всеми гражданскими свободами. На протяжении по крайней мере первой половины того столетия торговлей занимались крепостные крестьяне (крепостное право в Сибири никогда не навязывалось чересчур рьяно), и среди них встречались весьма крупные купцы. Мелкая торговля давала где-то от 100 до 400 рублей оборота в год. В то время весьма крупными купцами считались два сибиряка — Никифор Трапезников и Емельян Югов.

С самого начала там же отметились великие русские купцы из северных торговых городов — из Москвы, Костромы, Нижнего Новгорода, Суздаля, Вятки, Казани, Тулы, Вологды и др. Как правило, эти вкладчики капитала сами до Кяхты не добирались, а нанимали посредников или помощников (приказчиков, изначально занимавшихся земельными наделами или извозчиков), которые вели дела от их лица или уполномочивали местных купцов покупать товар на их имена. В одной только Москве в таможенных книгах за 1740 год числится 66 купцов, которые приобрели крупные партии сибирских и китайских товаров. Среди тех, кто продавал китайские товары, числится десяток москвичей. А именно сын крупного купца Василий Евреинов, Данила Земский и Таврила Журавлев, дело которого на протяжении 1730-х и 1740-х годов считалось самым крупным среди московских купцов. В то время китайские товары поставляли девять сибиряков из Тобольска и Енисейска, и все остальные прибыли из городов Великороссии.