Тяжелее всего было объяснить маленькой девочке, куда делась ее мама и почему чужая высокая голубоглазая женщина теперь будет с ней всегда.

Именно поэтому переправку за границу отложили на несколько месяцев – чтобы дать Лиле привыкнуть к новой ситуации. Она должна была перестать бояться свою бабушку, должна была спокойно идти, держа ту за руку, когда пришло бы время уезжать в Германию. Подложные документы на ребенка были уже готовы, следственная группа нашла копию свидетельства о рождении на имя Лилии Алексеевны Ланге. По документам Лиля являлась дочерью старшего сына Анны Викторовны.

– Если бы ей удалось ее вывезти, доказать что-либо стало бы гораздо сложнее, – сказал Марк Ирине по дороге домой. – А если бы прошло несколько лет, Лиля могла бы уже никого не вспомнить. Все же она еще совсем малышка.

– Иногда я совсем не понимаю людей, – покачал головой Иван.

– Моя мама говорит, что люди способны на все, – пробормотала Ирина, тихонько покачивая Лилю, уснувшую в руках матери со счастливой улыбкой на губах. – Даже из любви. По крайней мере, ее можно понять.

– Понять? Нет уж, я отказываюсь ее понимать. Но ты – самая удивительная женщина, которую мне когда-либо удавалось встретить! – воскликнул Иван. – Я уже говорил тебе, как сильно я люблю тебя?

– Ты что, шутишь, боярин? – рассмеялась Ирина. – Да каждые пять минут!

Выставку в Санкт-Петербурге открывали шумно, с журналистами и телевидением. В начале октября все уже окончательно вернулись с морей и пляжей, так что толпа была – будьте-нате. Впрочем, чемезовские выставки никогда не проходили тихо. Отчасти само имя Ивана Чемезова делало дело, а отчасти это было связано с тем, что в этот раз о чемезовской картине «Девушка без имени» очень много говорили. История его знакомства с Ириной, его любви – прекрасный пиар-повод, которым не поленился воспользоваться не один журналист. Тем более что сам портрет Ирины был центральным полотном на выставке.

Многие находили это восхитительным и невероятно романтичным.

Большая часть журналистов и просто посетителей считали, что вся история – чушь и выдумка, созданная только для того, чтобы выделить выставку из ряда других таких же. Художников, между прочим, много, и есть получше, чем ваши, московские.

Некоторым казалось, что Ирина совсем не похожа на прекрасную незнакомку, летящую в небо на своей широкополой шляпе.

Кто-то говорил, что Чемезов просто взял и слямзил идею у Шагала. Ну кто сегодня вообще может претендовать на оригинальную идею? Их вообще почти не осталось, все они так или иначе повторение идей великих мастеров прошлого.

Кто-то обожал работу.

Другие уже начали переговоры с Сережей о том, чтобы ее купить. Такие работы всегда пользуются особенным спросом. Иван согласился сделать несколько копий, но оригинал, конечно же, принадлежал Марии Николаевне, о чем она радостно сообщила всем своим подружкам.

Всей консерватории, всей музыкальной школе. И всему двору.

Ирина приехала на открытие, только поддавшись давлению со стороны своей матери Марии Николаевны и только для того, чтобы сопровождать ее. Ирина шла по просторному помещению галереи, крепко держа за руку маленькую Лилю. С другой стороны ее за ручку держал сам Чемезов.

Ирина закрыла глаза на секунду, и в память ее вернулся тот день спасения Лили. Именно тогда она по-настоящему приняла в свое сердце Ивана – Богатыря. Когда он стоял рядом с ней, сжимал ее дрожащие плечи, целовал ее волосы и шептал, что все будет хорошо. Лиля, как только познакомилась, сразу приняла Ваню за своего, она просто-напросто решила, что он создан для того, чтобы она забиралась ему на шею, утаскивала у него краски и мазала ими по его же рубашкам.

Лиля так и не поняла до конца, что была похищена. Вернувшись к матери, она даже иногда спрашивала, когда приедет ее бабушка – та, другая. Со снежными волосами. Каждый раз, когда она спрашивала об этом, Ирина отвечала, что бабушка уехала в далекие края за подарками.

Лилю этот ответ вполне устраивал, а Иван обеспечивал появление подарков.

Они играли вместе, Лиля полюбила рисовать – первое, чему Чемезов ее научил. Ничего удивительного. Она дергала его за длинные светлые волосы и называла его «болярином», копируя его своеобразную манеру обращаться ко всем и вся.

Девочка легко согласилась переехать в Москву, хотя вряд ли до конца понимала, насколько это новый и волнительный поворот в их с мамой жизни. Лиля тут же сошлась с Дашей, Ваниной дочкой. Несмотря на то, что была младше Даши на полтора года, она постоянно втягивала подругу в авантюры, заканчивающиеся дикими Ваниными или Ириными криками. К примеру, однажды они вдвоем по-тихому утащили прибор для выжигания и выжгли нечто невообразимое, отдаленно напоминающее спираль, на двери в ванную комнату.

Выжигали на двери изнутри. Именно поэтому вкусный запах тлеющей древесины не сразу долетел до Ивана. А когда нарушители были пойманы, большая часть спирали уже была завершена, к огромной радости обеих разбойниц, уверенных в безусловной художественной ценности своего творения.

– Ну, я вам задам! – вопил Иван.

– А что, мне нравится! – улыбалась Ирина. – Давайте уж тогда доделаем, да?

Уговорить Ирину переехать в Москву оказалось сложнее, чем договориться с ее дочкой. Только категорическое требование Ириной матери «прекратить дурить и начать уже строить свое светлое будущее» склонило чашу весов в пользу захламленной квартиры на Хитровке. Хотя… В конечном счете Ирина признала, что идея оставить Питер и все воспоминания, связанные с ним, оказалась вполне хорошей. Она скучала по маме. Но от Питера до Москвы – всего пара часов лету. К тому же у Ивана там постоянно проходят выставки, конференции, мастер-классы. Вот хоть сейчас – в начале октября у него там выставка!

Ирина согласилась.

Мгновение прошло – она открыла глаза и оглянулась. Вокруг туда-сюда ходили люди в красивых платьях. Щелкали затворы фотокамер. Девушка стояла посреди шумного зала, все еще не веря, что кошмар кончился и можно снова жить, дышать и прикрываться зонтиком от дождей, и ждать, когда придет зима и все станет белым и чистым.

Она смотрела на центральную работу из новой коллекции Ивана Чемезова, ее любимого мужчины, и с трудом могла поверить, что перед ней был ее собственный портрет.

– Ну, что скажешь? – спросил Иван, показывая на посетителей, сбившихся в небольшую кучку напротив яркого, терракотового полотна на стене. – Ты нравишься людям, барышня.

– Это не я, а ты. Ты все приукрасил! – рассмеялась Ирина, рассматривая портрет, смотревшийся совсем по-другому на бежевой стене, под правильным освещением. – И вообще, все дело в шляпе.

– Ха-ха! Теперь ты тоже видишь это?

– Это – мама! Это – мама! – радостно прыгала Лиля и тыкала пальчиком в картину.

– Ира, давай-ка я с Лилей во дворе погуляю, пока вы тут все посмотрите, – предложила Мария Николаевна.