Через четыре дня мозаика была разрушена. Под слоем камняснова находилась доска. Она должна быть последней, или, если считать отпотолка, первой. Работать над ней было тяжело, так как дыра была уже глубиной влокоть. Тысячу раз он молился. После молитвы он становился сильнее.

25 мая в Венеции праздновали явление святого Марка в символическойформе крылатого льва в церкви дожей, праздник продержался до концадевятнадцатого века.

В этот день Казанова лежал на животе нагим и истекающимпотом и работал, рядом стояла зажженная лампа. Вдруг с ужасом он услышалзадвижку первого коридора. Он погасил лампу, бросил пику в дыру, туда жеполетел платок со щепками, проворно подвинул кровать на место, швырнув на неемешок с соломой и матрас. Потом как мертвый он упал на постель. Дверьоткрылась. Лоренцо почти наступил на него; когда Казанова вскрикнул, Лоренцосделал шаг назад и сказал: «О боже, господин, я вам сочувствую, здесь можнозадохнуться, как в печке. Вставайте и благодарите господа, что он дает вамсотоварища. Входите Ваше превосходительство!», сказал он несчастному новомузаключенному.

Тот в ужасе отступил при виде нагого человека, пока Казановавпопыхах искал рубашку.

Новому показалось, что он попал в ад: «Где я? Великий Боже,что за дыра! Жарища! Вонь! Кто там?»

Но едва разглядев, он воскликнул: «О! Это Казанова!»

Казанова сразу узнал аббата графа Томмазо Фенароли изБрешии, любезного и богатого человека пятидесяти лет, любимца хорошегообщества. Он обнял Казанову, который сказал, что ожидал увидеть здесь когоугодно, только не его, причем граф и Казанова растроганно прослезились. Когда ониостались одни, Казанова сказал, что предложит ему свою постель в присутствииЛоренцо, но он должен отклонить ее, а также не ждать, что камеру будут убирать,он позже скажет ему о причине. Блохи, сверепствовавшие ночью, принудилиКазанову признаться, почему он не позволяет убираться. Он все ему показал.

Какое тщеславие! Чтобы не быть принятым за грязнулю, онбросает жизнь на кон и выдает тайну своей жизни и смерти.

Когда графа Фенароли через восемь дней освободили, онипоклялись в вечной дружбе. На следующий день Лоренцо произвел расчет. Казановаполучил четыре цехина, которые подарил жене Лоренцо. 23 августа он увидел своюработу оконченной и назначил побег на день святого Августина, на 27, потому чтов этот день собирался большой совет и в «буссоле», в комнате, рядом с которойон должен был прокрасться, чтобы спастись, не оставалось никого.

Но днем 25 случилось нечто ужасное. Через сорок лет ондрожал от одной мысли об этом. Он услышал шум задвижки, у него началось стольсильное сердцебиение, что он подумал, что умирает. Он упал на стул. Лоренцосказал через глазок: «Поздравляю! Хорошая новость!»

Он подумал, что освобожден, и уже боялся, что находка дыры вполу вернет его назад. Лоренцо вошел и приказал идти за ним.

«Подождите, пока я оденусь.»

«Не надо! Вы только перейдете из этой гнусной камеры вдругую, где через два окна будете видеть пол-Венеции и сможете ходить в полныйрост».

Он чувствовал, что близок к обмороку: «Дайте мне уксусу искажите секретарю, что я благодарю трибунал за милость, но хочу остаться в моейкамере».

«Вы с ума сошли? Вас переводят из ада в рай, а выотказываетесь? Марш вперед! Я помогу перенести вещи и книги». Он почувствовалсебя легче, когда Лоренцо приказал сбиру перенести кресло, где лежало егооружие.

Опираясь на Лоренцо, он прошел по двум коридорам и тремлестницам в большой светлый зал, в левом конце его через маленькую дверь в ещеодин коридор два фута шириной и двенадцать футов длиной, где в углу была егоновая камера. Зарешеченное окошко смотрело на два других зарешеченных окна,освещавшие коридор; через них он мог видеть Венецию до самого Лидо. Лоренцоушел, чтобы перенести вещи Казановы.

Как статуя сидел Казанова в своем кресле. Он не чувствовалраскаянья, только сожаление от потерянных трудов и надежд. Он считал это каройгосподней за то, что не убежал три дня назад. Два сбира принесли его постель иушли. Два часа они не появлялись, хотя дверь новой камеры была открыта.Казанова страдал от целой вереницы мыслей. Он страшился всего и напрягался,чтобы достичь спокойствия духа, с которым можно было вынести все. КромеСвинцовых Крыш и Кватро, государственная инквизиция владела еще девятнадцатьюужасными тюрьмами, подземными камерами в том же Дворце Дожей для несчастных,которых хотели приговорить к смерти, но не убивать. Их звали колодцами, потомучто в них на два фута стояла морская вода.

Наконец влетел Лоренцо, обезображенный яростью, он проклиналвсех святых и приказал Казанове немедленно выдать топор и другие инструменты иназвать сбиров, которые ему тайно помогали. Казанова хладнокровно ответил, чтоне знает, о чем говорит Лоренцо. Басадона приказал обыскать его, но Казанова срешительной миной встал, пригрозив сбирам и разделся догола: «Делайте своюработу, но ко мне не прикасайтесь!»

Они обыскали его матрац, солому, сиденье кресла. «Вы нехотите признаться, чем сделали дыру?»

«Если в моей камере дыра, то я признаюсь, что вы мне далиинструменты, а я их вам вернул.»

Сбиры засмеялись. Басадона топал ногами, рвал на себе волосыи как бешеный выбежал за дверь. Его люди принесли все вещи Казановы, кромелампы и куска мрамора. До того, как Лоренцо запер камеру, он наглухо забил обаокна, так что воздух больше не проходил. Лоренцо не догадался перевернутькресло, где он мог бы найти пику.

На следующий день Лоренцо принес тухлую воду, увядший салат,вонючую телятину. Он не позволял убираться, не открывал окна, сбир должен былпростукивать палкой стены и пол, особенно под кроватью.

Казанова при этом стоял с каменным лицом игрока. Емубросилось в глаза, что сбир не стучал в потолок. Этим путем я тоже могуубежать!, сказал себе Казанова. Ему пришлось дожидаться условий, которые он немог создать сам.

Это были страшные дни. Он не мог не думать, что всепотеряно. Допекала жара. Пот и голод ослабляли его тем более, что он не мог ничитать, ни прогуливаться. На третий день он потребовал бумагу и свинцовуюпалочку, чтобы написать секретарю. Лоренцо лишь засмеялся над этой угрозой.

Казанова уже думал, что все случилось по приказу секретаря,которому Лоренцо послал рапорт. Он переходил от терпения к отчаянью. Он скороумрет от истощения. На восьмой день его обуяла ярость. Громовым голосом онперед сбирами назвал Лоренцо палачом и велел принести расчет своим деньгам.Лоренцо обещал рассчитаться на следующий день.

Ярость Казановы стихла, когда на другой день Лоренцо принескорзинку с лимонами, которые прислал Брагадино, флягу хорошей воды, аппетитнозажаренного цыпленка, и кроме того велел открыть оба окна. В расчете Казановаглянул лишь на конечную сумму и попросил остаток денег подарить жене Лоренцо,оставив цехин для сбиров, благодаривших его за это.