– А что, на твоей долбаной станице свет клином сошелся?! – заорал в ответ алексеевец. – В моем Ростове вообще оккупанты! Я не знаю, что с моими! А тебе твоих увести дают! Казачня тупорылая! – и ожесточенно махнул рукой, отвернулся.

– Если бы можно было окруженным забросить боеприпасы! – казачий полковник-терец обеими руками стиснул на груди камуфляж. – Они бы на прорыв пошли, мы бы фронт восстановили… а? – он посмотрел на майора-вертолетчика.

Тот покачал головой:

– Не поднимутся машины. И так одна уже валяется у реки. Валят их.

– Были бы тут наши планеры… – терец оборвал сам себя. – Давай, уводи людей, брат, – печально сказал он Шевыреву. – А мы тут их немного задержим…

– Йих! – Шевырев бросил наземь кубанку. – Ну, милые! Ну, летуны! Ну, попробуйте!

– Атаман, мы не поднимемся, – покачал головой вертолетчик. – Я не за себя боюсь. И не за своих людей. Просто – не поднимемся.

– Дядя Иван, – услышал я.

Мы все молчали, сидели, как суслики у норок, и слушали – с ужасом, до нас начинал доходить смысл всей сегодняшней суеты и этого разговора конкретно. Голос Кольки заставил нас вздрогнуть.

– Чего тебе? – огрызнулся Шевырев.

Колька подошел к офицерам, прикрывая лицо рукой от ветра. Потом он опустил руку… и я осознал, что встаю, и все кругом встают – молча, не сговариваясь. У Кольки было такое лицо… в общем, тут ничего не сказать.

– Дядя Иван… атаман… – Колька выпрямился. – У нас есть восемь… девять мотопланеров. На ходу. Можем забросить окруженным полтонны боеприпасов за один заход.

– Иди отсюда… – начал Шевырев, замахиваясь нагайкой, но вдруг опустил руку. Лицо его стало таким, что кто-то из наших хихикнул – истерически, но хихикнул. – Что у вас есть?!

– Дядя Иван. – Колька сглотнул. Ветер забивал его волосы и глаза песком. – Давайте скорей. Мы можем вылететь прямо сейчас. Полтонны боеприпасов за один раз. Мы долетим, мы летаем под ветер… тренировались…

* * *

Мы стояли в нашем ангаре. Стены тряслись от порывов ветра, и с этим ветром долетал сюда звук канонады.

– Мотопланеры, – сказал майор-вертолетчик. – Это может пройти. Честное слово, может.

– Посадим наших… – начал терец.

Но Колька крикнул:

– Да как вы не понимаете!!! Это минус восемьдесят килограммов боеприпасов!!! Ну, решайте же… взрослые!!!

– Как же вы полетите?.. – впервые за все эти недели я видел Шевырева растерянным. – Вы же дети… а если…

– А если турки сюда придут?! – крикнул кто-то.

И наши вразнобой заорали:

– Не в первый раз!

– Мы не дети!

– Мы что, не казаки?!

– Это наша земля!

– Скорее давайте!

– Дядя Игорь!

– Мы сможем!

Мужчины растерянно озирались. Потом вертолетчик сказал:

– Пацаны… У меня в Архангельске такой же… я не знаю, чего с ним… Но как же вы… А если собьют?!

– А если младших перережут?! – крикнул вдруг я. – Лететь надо, а не трепаться!

– Я ж не отмолюсь, – голос Шевырева дрожал. – Я ж не отмолюсь…

– А мы за тебя попросим, атаман, – тихо сказал Колька. Он опять стоял перед мужчинами – прямой и совсем не взрослый, я сейчас видел, что не взрослый…

И все-таки он стоял так, что становилось ясно: за ним – высшая правда и правота.

– Грузимся, – сказал алексеевец. – Сейчас будут наши с боеприпасами.

– Берите больше «Мух»! – крикнул терец.

И все сразу завертелось и закружилось – каруселью. Как всегда бывает, если решение принято – и обратного пути нет.

А мне сразу стало легче.

* * *

Мы взлетали по двое, с промежутком в несколько секунд между машинами и в полминуты между парами. Ветер тянул машины в сторону еще на полосе; груз, уложенный в моих ногах и на боковых подвесках, тут был даже плюсом, он утяжелял мотопланеры. Наш «Ставрик» нес два десятка «Мух», два десятка гранат «РГ-42» с нашего же консервного завода и сколько-то цинков с патронами к автоматам и ПКМ. Мы были затарены в перегруз. Если честно, я думал, что не оторвемся – движок выл и даже скулил.

А когда мы оторвались… Честное слово, если бы я знал, как это будет – я бы вцепился во взлетку пальцами, зубами и вообще корни пустил. Нас рвануло в сторону и, как мне показалось, перевернуло. «П…ц, – подумал я без наигрыша. – Мама, прощай… только бы сразу головой об землю… и чтоб шлем не спас, а то буду жить инвалидом…»

– Бляяяяяааааа!!! – услышал я вой Витьки, пронзительный и жуткий. И понял, что мы летим более-менее ровно, а штаны у меня сырые.

Я обдулся. Но в тот момент меня это ничуть не занимало.

Я не мог понять, управляет Витька машиной – или нет. Двигатель был вырублен, но мы летели не меньше чем за сто. Что-то мелькнуло слева и справа – и только когда это мелькнувшее унеслось назад, я сообразил – мы пролетели между двумя танками!!!

– Витька, земля!!! – заорал я в переговорник.

Плечи и голова Витьки над спинкой сиденья изобразили что-то типа «НА Х…Й!!!» Я заткнулся.

Тонко свистнуло, дернуло машину, зажужжало. Металл рядом с моей правой ногой вспучился, как асфальт, через который прорастает деревце. Потом был удар в шлем – как будто палкой. В левом глазу взорвалось, и я несколько секунд им ничего не видел, но испугаться не успел – зрение вернулось.

Внизу, среди вихрей, поломанных деревьев, взрытой земли, каких-то обломков и огня дрались люди. Кто чем. Как в кино (давно у меня не возникало этого сравнения). Дальше – около разваленного дома – возле растянутого брезента махали руками несколько человек, стоял танк…

– Колька, бросай, сука-а! – Витька закрутил шлемом.

– У-у-у-у-у!!! – взвыл я, не зная почему разрывая сцепы груза. Ногами выпихнул ящики из-под ног, надрывая живот и бедра. Нас бросило куда-то в сторону, опять перевернуло… Шарах! Теперь точно перевернуло, кубарем. Господи, пусть сразу, чем такой ужас… не полечу, во второй раз – ни за что не полечу!!! Я не хочу! Я жить хочу!

Снизу снова ударило в броню. Так, что нас подбросило. Я плакал и в голос ругался матом.

Мы летели обратно…

…Починенный мотор на «Не дрищи!» вышел из строя на обратном пути. Машину грохнуло оземь рядом с полосой. Андрюшку выбросило из планера – без сознания, со сломанными лопнувшим ремнем ребрами, головой в ангар… Олежка Гурзо тут же пересел на «Воина небес» вместо Женьки Битцева, которому винтовочная пуля попала в правый бок и вышла через грудь – прилетел он уже без сознания, в сиденье натекла кровь, как в тазик. Олег смахнул эту страшную лужу рукой – и они взлетели вторично как раз перед нами…