– Всенепременно, – заявил хозяин, ловко вскрылбутылку и наполнил бокалы.

Белая шапка пены быстро рванулась вверх.

– Требуйте долива пива после отстоя пены, –засмеялся Андрей, – когда-то такое объявление висело на палатках,торгующих «Жигулевским» в розлив. Только ты слишком молодая и не знаешь тевремена.

Я глупо захихикала. Однако здорово загримировалась, еслидаже такой опытный ловелас не разобрал что к чему. Между прочим, великолепнопомню эти желтенькие будочки, вокруг которых вечно клубились мужики с опухшимилицами. Моя мачеха иногда совала мне, шестилетней, бидон и велела:

– Давай, Вилка, притарань папеньке пивка, а топродрыхнется и драться полезет. Шевелись, видать, привезли – вон, соседи ужестоят.

Я брала эмалированный сосуд и послушно спускалась вниз.Ларек был хорошо виден из окон нашей хрущобы, и тетя Рая всегда знала, когдаследует бежать за опохмелкой.

Вроде не так уж далеки от сегодняшнего дня те семидесятые, вкоторых проходило мое детство, но люди тогда были кардинально другими. Стоиломне подойти к «хвосту», как мужики прекращали материться. Если кто забывался ипосылал приятеля по матери, его одергивали:

– Замолчь: не вишь – девка стоит!

Заправляла в точке тетя Клава. Мне она казалась безумнотолстой. Отсчитывая сдачу красными, опухшими пальцами, баба иногда добавляладесять копеек, «от себя», приговаривая:

– Эх, беда-беда! Сходи, Вилка, на угол и купи себеплодово-ягодное. От твоего папаши дождешься мороженого!.. Вот ханурик, простигосподи!

Я сгребала в карман мокрые легкие монетки и, чувствуя, какхолодный, тяжелый бидон бьет меня по ногам, шла на проспект, где покупалакартонный стаканчик, прикрытый круглой белой бумажкой. В нем торчала деревяннаяпалочка, о которую запросто можно было занозить язык. Подцепив серо-розовую,кисло-сладкую массу, я жмурилась от восторга. Мороженое было восхитительное. Яи сейчас иногда покупаю такое.

А что касается долива пива… Как-то раз один из парней,получив кружку, затеял свару:

– Клавка, – вопил он, – а ну, добавляй. Ишь,напузырила!

Клава высунула в окошко голову с крупной «химией» и заорала:

– Эй, там, в «хвосте», мужики, гляньте на этого хмыря,он хочет, чтоб вам пивка не досталось!

Больше о доливе никто речь не заводил.

– Дорогая, ты загрустила? – спросил Андрей.

– Нет, – хихикнула я, – просто расслабилась.

– Это чудесно, – пробормотал кавалер и обнял меняза плечи.

Его правая рука как бы невзначай принялась пролезать подкофточку. Откуда-то из угла доносилась тихая музыка. Да уж, все продумано. Кактолько теперь услать его из комнаты?

– Милый, – прокричала я, – как насчетминералки?

– Секундочку, – успокоил Андрей, – принесу.

Он быстро встал и вышел. Я мигом выудила из лифчика дветаблетки клофелина и бросила в его бокал. Раздалось бодрое шипение, белыекругляшки весело запрыгали вверх-вниз. Только бы они успели раствориться довозвращения «любовника».

Но все сошло благополучно, и, когда хозяин с бутылкой«Святого источника» вошел в комнату, шампанское в бокале выглядело почтинормально.

Андрей открутил пробку, раздалось шипение, вода рвануласьнаружу и пролилась мне на юбку. Старательно изображая кретинку, я вскочила изавизжала.

– Не беда, – захлопотал Андрей, – сейчасвысохнет, хочешь, сними, в ванной есть халат.

– Обязательно сниму, – жеманилась я, – толькосначала выпьем. Ну, до дна.

– С удовольствием!

Мы чокнулись. Андрей в три глотка осушил фужер.

– Ну а ты, милая? Пей.

Пришлось влить в себя шампанское.

– Потанцуем? – предложил кавалер.

Обрадовавшись, что он не сразу захотел швырнуть меня надиван, я вскочила на ноги. Интересно, через сколько времени подействуетлекарство?

Андрей крепко прижал меня к себе и принялся тихоповорачивать из стороны в сторону. Выглядел мужчина бодро и засыпать совершенноне собирался.

Внезапно холодная волна пронеслась от затылка к ступням,колени задрожали, в глазах заскакали «птички».

– Тебе нехорошо, дорогая? – участливо улыбнулсяАндрей.

– Пожалуйста, можно соды, голова закружилась, –пробормотала я, чувствуя, что язык превратился в огромный, почти неподъемныйкамень.

– Давай, – неожиданно грубо произнес Венедиктов ибез всяких церемоний пихнул меня в спину, – двигай!

Я хотела было возмутиться, но кожаный диван, такойроскошный, уютный и удобный, внезапно подпрыгнул и довольно больно стукнулся омое лицо. А потом хозяин выключил торшер.

Сегодня я никак не могла проснуться. Наверное, над Москвойопять носится очередной циклон, и стрелка барометра в обмороке обвалилась вниз.Глаза не хотели открываться, правда, уши воспринимали какие-то звуки.

– Эй, Виола, ты как? – донеслось из плотнойтемноты.

«Хорошо», – попробовала ответить я, но изо рта вылетелолишь маловразумительное мычание.

– Давай, давай, ну-ка, погляди на меня.

Я кое-как разлепила веки и тут же застонала. Яркий светрезал глаза словно нож.

– Ну же, – повторил малознакомый голос, –садись. И сколько, интересно, клофелина ты в шампанское напихала?

Я сфокусировала взгляд на расплывающейся фигуре,прищурилась… Из серого тумана выплыло гадко ухмыляющееся лицо АндреяВенедиктова.

– Хорошо ли тебе, девица? – ерничал он. –Хорошо ли, красная?

– Ты???

– Я.

– А как попал ко мне домой?

Андрей захохотал.

– Однако. Это ты у меня дома валяешься голая на диване.Пришлось раздеть, уж прости, боялся, что помнешь свой наряд. Кстати, выясниласьудивительная вещь. Твой роскошный бюст оказался фальшивым, как, впрочем, и имя…

– Откуда знаешь, как меня зовут? – ошарашеннопоинтересовалась я.

– Дорогая, когда называешься Люсей, не следуетоставлять в сумке паспорт на имя Виолы Таракановой! Между прочим, на редкостьмилое сочетание: Виола и Тараканова, прелесть, восторг, восхищение!