Когда утром зашел фон Бютцов, Бергер встретил его уже выбритым и одетым. Сидя за сервированным Клюге столиком, он допивал утреннюю чашку кофе и глотал таблетки.

— Дополнительный паек, — слабо улыбнулся он в ответ на пожелание доброго утра и предложил Конраду выпить с ним чашечку кофе.

— Боюсь не успеть, — отказался штурмбанфюрер. — Подали автомобиль, а вылет самолета не хотелось бы задерживать. Позвольте мне самому отвезти доклад на аэродром? Мне кажется, вам не стоит рисковать здоровьем. На летном поле всегда ветрено. Ветер — союзник летчиков.

Вместо ответа Бергер встал, открыл сейф и вынул из него папку с докладом. Вложив ее в портфель, тщательно запер его замок и влез в рукава поданного Канихеном кожаного плаща.

— Хотя на улице и солнечно, но, учитывая ваши пожелания, дорогой Конрад, я поберегу здоровье: на аэродроме действительно наверняка ветрено. Ну, пойдемте?

Забежав вперед, Канихен предупредительно открыл перед ними дверь и, прихватив автомат, вместе с Клюге поспешил следом за шефом.

Спускаясь по лестнице, Бергер подумал, что затея рейхсфюрера с покушениями весьма некстати — хотелось бы все-таки выбраться отсюда и уладить некоторые свои неотложные дела. Написанное Конрадом брату за океан письмо прямо-таки жгло карман, а время идет, и письмо все больше и больше напоминает зарытый в землю клад или замороженный счет в банке. Письмо должно работать, найти адресата и побудить того к действию, встречам, разговорам, нащупыванию обоюдовыгодной сделки на основании ряда сходных позиций.

А он, Бергер, вынужден маневрировать, чтобы не вляпаться раньше времени в такое дерьмо, после которого не помогут никакие письма. Но кто прикажет фюреру или рейсхфюреру СС Генриху Гиммлеру, которого Гитлер сам выдвинул? Это — номенклатура Иисуса Христа, распоряжающегося их жизнями. Лучше уж потерять некоторое время, чем потерять потом все.

Дорогой до аэродрома оберфюрер молчал, запахнув полы плаща и уютно устроившись в уголке салона автомобиля. Сбоку, равнодушно глядя в окно, сидел Бютцов. Впереди, рядом с управлявшим машиной Канихеном, расположился Клюге, положив на колени автомат.

Редкие прохожие, еще издали завидев несущуюся по узким улочкам в сопровождении эскорта мотоциклистов охраны большую темную машину, испуганно жались к стенам домов, провожая кортеж тревожными взглядами. Но оберфюрер не смотрел ни на прохожих, ни на проносившиеся мимо дома — полуприкрыв глаза, он, казалось, дремал, безучастный ко всему на свете, кроме лежавшего у него на коленях портфеля с докладом.

На самом деле Отто думал, напряженно прокручивая в голове различные варианты завершения удачно начатой операции «Севильский цирюльник». Надо думать, надо, нельзя сбрасывать со счетов множество готовых неожиданно появиться обстоятельств — все же тут чужая страна с враждебным населением. Пожалуй, давняя неудача в Польше в сороковом году тоже во многом связана с этим.

Здесь каждый, вплоть до сопливого мальчишки, считает своим патриотическим долгом насолить немцам чем может — слить бензин на землю из оставленного без присмотра грузовика, проколоть шины или хотя бы сорвать со стен листовку с распоряжением бургомистра. А русская разведка издавна опирается на таких, готовых взойти на костер за идею, а не на сухих рационалистов, взвешивающих все, как на аптекарских весах.

И всю ночь Отто мучили дурные сновидения, мрачные кошмары, а теперь не проходил сосущий под ложечкой холодок предчувствия близкой неприятности.

Вроде бы все нормально, все сделано как нужно, а интуиция предостерегает от успокоения, призывает постоянно быть наготове. Вон и Конрад неважно выглядит — тени под глазами, ясно обозначившиеся мешки у нижних век, помятый, хотя и держится бодрячком. Тоже не спал, тоже думал и считал ходы, свои и противника? И его бьет дрожь нервного нетерпения в ожидании скорого конца операции, развязки, неминуемо должной наступить?

Выбежавшие из караульной будки солдаты распахнули перед машиной оберфюрера ворота аэродрома. Вдали, на летном поле, прогревая моторы, вращал винтами большой транспортный самолет; на крыльце командного пункта теснились офицеры, поглядывая то на переделанный в комиссарский юнкерс, то на приехавших эсэсовцев.

— Все готово? — подавая руку командиру летной части, поинтересовался вылезший из машины Бергер.

— Да. Ждали только вас.

— Я уже приехал, — оберфюрер поманил к себе офицера спецсвязи в армейском эсэсовском мундире и передал ему портфель с докладом. — Отдадите лично группенфюреру Этнеру. Клюге, получите расписку.

Офицер спецсвязи расписался, вытащил из кармана стальные браслеты на тонкой цепочке и защелкнул один на ручке портфеля, а другой на своем левом запястье.

— Отправляйтесь, — небрежно махнул рукой Бергер в ответ на прощальное нацистское приветствие офицера.

Закурив сигарету, оберфюрер мрачно смотрел, как шли к трапу веселые отпускники, таща тяжелые чемоданы и перебрасываясь шутками. Как бы он сейчас хотел оказаться таким же беззаботным офицером люфтваффе, предвкушающим радость отпуска, попоек с приятелями, встречи с семьей или любимой женщиной. Позади всех, следом за небольшой группой улетавших по делам военных чиновником, вышагивал офицер спецсвязи с портфелем, прикованным к руке.

— Мы устроим его отдельно, — наклонившись к уху Бергера, почтительно сообщил командир летной части.

В ответ Отто только досадливо дернул плечом — отдельно так отдельно, как будто этот офицер представляет собой какую-то ценность! Ценно только то, что он везет в портфеле, а не он сам, но подобострастие летчика все равно польстило самолюбию оберфюрера.

Убрали трап, захлопнулся люк, и винты завращались еще быстрее, превратившись в сияющие серебряные круги. Дрогнув, машина развернулась и вырулила на взлетную полосу, побежала по ней, все ускоряя и ускоряя разбег. Еще миг, и она оторвалась от земли, взревели моторы, самолет начал набирать высоту.

Проследив за ним взглядом — глупо, конечно, да и зачем провожать глазами улетающую машину, но все почему-то делают именно так, — оберфюрер выбросил окурок сигареты, заложил руки за спину и направился к ожидавшему автомобилю. Вспомнилась ранняя весна этого года и поездка на полигон, где проходили показательные испытания нового танка, разговор с фюрером, приглашение Этнера доехать вместе до Берлина. Как же давно это все происходило! Нет, не по прошедшему с того момента времени, а по событиям, наполнившим месяцы и дни, спрессовавшим их в тугой брикет.

Скоро начнется новое наступление — Этнер упоминал об этом. Окажется ли оно более удачным, чем многие предыдущие? А если нет? Тогда государственный корабль Третьего рейха даст еще больший крен и течь усилится. И надо вовремя перебраться на еще более нижние палубы, как можно дальше от мостика, от уже обреченных, но все еще не понимающих этого капитанов и их помощников.

— Мы возвращаемся? — догнав его, опросил Бютцов.

— Да, — буркнул Отто. — Я хочу дать хорошего пинка начальнику СС и полиции, хотя бы по телефону. Мне нужен второй русский. Нужен, как хлеб и воздух! Впрочем, он нужен нам обоим, и Лидену тоже.