В 1824 году, в день 7 ноября, хотя тогда и не «красный день календаря», красные флаги взвились «над омраченным Петроградом». Это был знак опасности, к которому вскоре добавились флаги белые — знак беды. Уже накануне

Граф Варфоломей Васильевич Толстой, сенатор, «имел… привычку просыпаться всегда очень поздно. Так было и 7 ноября. Встав с постели гораздо за полдень, подходит он к окну (жил он на Большой Морской)… и странным голосом зовёт к себе камердинера, велит смотреть на улицу и сказать, что тот видит на ней. „Граф Милорадович изволит разъезжать на двенадцативёсельном катере“, — отвечает слуга. — „Как на катере?“ — „Так-с, ваше сиятельство: в городе страшное наводнение“. Тут Толстой перекрестился и сказал: „Ну, слава богу, что так; а то я думал, что на меня дурь нашла“»140.

Военный комендант Петербурга граф М. А. Милорадович был одним из тех деятельных «генералов-спасателей», которых позже увековечил Пушкин в «петербургской повести» «Медный всадник»:

…Стояли стогны озерами, И в них широкими реками Вливались улицы. Дворец Казался островом печальным. Царь молвил — из конца в конец, По ближним улицам и дальним В опасный путь средь бурных вод Его пустились генералы Спасать и страхом обуялый И дома тонущий народ.

Вторым генералом, как удостоверяет и сам поэт в примечании к этой строфе, был А. X. Бенкендорф.

В тот день он исполнял обязанности дежурного генераладъютанта при императоре. Александр I наблюдал за разгулом стихии из окон Зимнего дворца, о стены которого волны бились с такой силой, что брызги долетали до второго этажа. Часовых вокруг дворца сняли с караулов, в последний момент, «спохватившись», когда они уже стояли в воде — никто не покинул пост без приказа. Флигель-адъютант полковник Герман, которого государь направил вывести суда Гвардейского экипажа на помощь пострадавшим, выехавший из дворца в курьерской тележке, вскоре вынужден был её бросить и пересесть на лошадь, а добрался до места назначения уже на лодке. Добрался — и выяснил, что вся флотилия уже «разоружена» к зиме и к тому же замурована в Адмиралтействе штабелями принесённых рекой дров.

Тем временем Дворцовая площадь стала бурным «дворцовым озером» с гигантским водоворотом посредине. С крыши недостроенного здания Главного штаба в него летели железные листы кровли, скрученные ветром, словно бумага.

«Среди порывов бури видимы были несущиеся по Неве суда, на коих люди молили с распростёртыми руками о спасении. Его величество, желав подать тем несчастным руку помощи, высочайше повелеть соизволил генералу Бенкендорфу послать 18-ти вёсельный катер Гвардейского экипажа, бывающий всегда на дежурстве близь дворца, для спасения утопавших. Генерал сей, внемля гласу усердия и неустрашимости, для поощрения морской команды, подвергавшейся явной опасности, сам перешёл чрез набережную, где вода доходила ему до плеч, сел не без труда в катер, которым командовал мичман Гвардейского экипажа Беляев, и в опаснейшем плавании, продолжавшемся до трёх часов ночи, имел счастие спасти многих людей от явной смерти»141.

Подробности этого непростого плавания по взбунтовавшейся Неве сохранились и в мемуарах Бенкендорфа142, и в воспоминаниях мичмана Петра Беляева (записанных его братом Александром143). Созданные столь непохожими людьми и в разное время (Бенкендорфом — не позднее сороковых годов, Беляевым — не раньше пятидесятых), они без всякого сговора передают подробности с удивительным сходством, разнясь только в некоторых деталях, слегка подретушированных памятью писавших. Такое нечастое совпадение представляет аргумент в пользу достоверности работы обоих мемуаристов, причём не только в описании сцен наводнения. Эти переплетающиеся монологи участников спасательной операции позволяют приблизиться к недостижимой, но желанной истине, дают возможность представить, «как оно было на самом деле».

…Рёв ветра заглушал не только крики людей, но и пушечные выстрелы, извещавшие об опасности. Из окон Зимнего было видно, как сорвались с канатов гигантские сенные барки, пришвартованные у Академии художеств, и ветер погнал их вверх по Неве, прямо на наплавной Исаакиевский (Большой) мост. Мост и так еле держался на месте, выгнувшись под напором прибывающей воды, а тут к нему неслась дюжина больших судов, разогнанных силой урагана. Ветер не давал возможности услышать, с каким лязгом и грохотом ударили барки по державшим мост баржам и натянутому до предела настилу, но из дворца было хорошо видно, что и мост, и барки превратились в обломки, а на одной из уже полузатопленных барок находятся люди. Барку эту, вместе с другими, несло к Зимнему дворцу, и император Александр послал своего лакея передать приказ дежурной команде гвардейских моряков: взять катер и спасти несчастных. Почти сразу следом был отправлен и зашедший в комнату императора генерал-адъютант Бенкендорф — «чтобы ободрить офицера и ускорить выход катера». Бенкендорф побежал к морякам, «перепрыгивая через четыре ступеньки» парадной лестницы, а когда спустился, увидел, что мичман, ещё очень юный, и его моряки не могут решиться пойти вброд до катера. «Император смотрит на вас!» — то ли пристыдил, то ли воодушевил моряков Бенкендорф. (Александр Беляев высказался лаконичнее: «…государь… послал генерал-адъютанта Бенкендорфа… приказать катеру снять этих несчастных. Генерал передал приказание брату моему, командиру катера»). После этого Бенкендорф, как настоящий боевой генерал, поступил по принципу «делай как я», бросившись к катеру, как он вспоминает, первым.

Александр Беляев пишет, что его брат, «сев на казачью лошадь, располагал подъехать к катеру, так как у дворца вода была уже выше пояса; но когда он увидел, что генерал тоже располагает направиться к катеру, то соскочил в воду и они оба по пояс в воде, страшно холодной, достигли катера и взошли на него».

Ещё один очевидец событий, писатель В. А. Соллогуб, наблюдал происходящее со стороны: «Мы бросились к окнам на Неву и увидели страшное зрелище. Перед ожесточённым натиском бури неслись в туманном коловороте разваливавшиеся барки с сеном. …Барки разламывались в куски, и мы ясно видели, как посреди крушения какие-то тени стояли на коленях и поднимали руки к небу. И, видя это, мы тоже почувствовали ужас, и тоже стали на колена, и тоже начали молиться. Спасение казалось невозможным. Вдруг слева, по направлению от дворца к погибавшим, показались два рассекающих воду казённых катера. У кормы первого сидел окутанный в серую шинель генерал (генерал-адъютант граф Бенкендорф). Спасение посылал государь»144.

Буря подхватила катер и вместе с обломками понесла вверх по Неве, где он и настиг барку («напротив Мраморного дворца» — уточняет Бенкендорф). Люди были «без особого труда» сняты со своего убогого ковчега, но вернуться назад, к Зимнему, не было никакой возможности. Ветер ежеминутно грозил опрокинуть сильно раскачивавшееся судно, а мимо со скоростью летящей стрелы проносились барки, корабли, даже смытые с берегов избы, и генералу казалось, что любое столкновение может стать роковым.

«Навались!» — кричал Беляев, но восемнадцать силачейгребцов не могли сдвинуть катер ни на шаг. Когда же от их усердия сломалось несколько вёсел, было решено отдаться стихии и двинуться вверх по Неве. «Брат доложил генералу, — рассказывает Александр Беляев, — что вниз они уже плыть не могут, а надо поворотить по ветру и, где будут погибающие, то подать им помощь. Генерал должен был согласиться с этим доводом, несмотря на то, что был в одном мундире, так же, как и брат, и что они промокли до мозга костей». «Мы окоченели от холода, — соглашается Бенкендорф, — …и я отдал приказ повернуть по ветру».