Документ был настолько секретный, что Васильчиков писал его собственноручно:

«Начальство гвардейского корпуса должно иметь самые точные и подробные сведения не только обо всех происшествиях в вверенных войсках, но ещё более — о расположении умов, о замыслах и намерениях всех чинов. Корпус сей окружает государя, находится почти весь в столице, и разные части оного, не быв разделены, как в армии, большим пространством, тесно связаны и в беспрерывном сношении между собой. Источники, посредством которых получает начальство сведения, весьма недостаточны и даже ненадёжны. Обыкновенный путь есть через полковых командиров; но часто не знают сами, часто по собственной выгоде или по ложному понятию могут скрывать разные происшествия и к несчастью иногда за ними самими необходимо бывает наблюдать; их поступки, обхождение, иногда злоупотребления, быв неизвестны высшему начальству, могут довести подчинённых до неудовольствия и произвести вредные последствия…

Если даже полковые командиры будут знать всё происходящее в полках и доводить до сведения начальства, то сего ещё не достаточно. Офицеры посещают общества, имеют связи; беспокойное брожение умов во всей Европе… может вкрасться и к нам, могут найтись и злонамеренные люди, которые, будучи недовольны самым лучшим правлением, в надежде собственных выгод, станут замышлять пагубные затеи; может даже встретиться, что чужеземцы, завидуя величию России, подошлют тайных искусных агентов, кои легко успеют вкрасться в общество. Совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе, для наблюдения войск, расположенных в столице и окрестностях; прочие по отдалённости не могут быть удобно наблюдаемы и в сём отношении не так важны… Полиция сия должна быть так учреждена, чтоб и самое существование её покрыто было непроницаемою тайной»…

Васильчиков уже имел кандидата на пост главы тайной военной полиции — библиотекаря Гвардейского штаба и правителя канцелярии Комитета о раненых М. К. Грибовского.

Этот человек входил в самую сердцевину декабристской организации: был членом Коренной управы Союза благоденствия. Незадолго до «семёновской истории» Грибовский явился к Васильчикову и предупредил, что «тайные общества чужестранные действуют у нас в России на умы, и составились общества и у нас готовятся действовать»7. Васильчиков ответил было, что доносы надо предоставлять в соответствующее ведомство — Министерство полиции; но Грибовский «с чувством и негодованием возразил, что он полицейским агентом не был и не желает им быть, что он является к начальнику не как доносчик, а как верноподданный, убеждённый в гибельных не столько для России, сколько для молодых людей (с коими связан он искреннею дружбою) последствиях этого заговора, и, наконец, что обращается к генерал-адъютанту Его Императорского Величества, прося его довести о том до сведения государя императора»118. Васильчиков, видимо, не спешил «обрадовать» государя, и Грибовский снова явился после «семёновской истории» со словами: «Теперь вы уже видели на опыте, что я справедливо вас предостерегал; но я сим не довольствуюсь, и теперь уже могу сказать вам, кто именно лица того общества, которое в тайне приготовляет вредные замыслы для Отечества»119.

Теперь уже Грибовскому было разрешено действовать. Для работы в корпусе набрали 12 агентов. Девять из них следили за поведением и речами нижних чинов в банях, на базарах, в трактирах и других заведениях, ещё трое присматривали за офицерами. На основании их донесений составлялись секретные ведомости «о быте, настроениях и разговорах в полках». Политическая составляющая в них присутствовала, но не доминировала, сведения собирались по таким вопросам:

1) получают ли нижние чины всё положенное им от казны довольствие сполна и в установленные сроки;

2) не нарушаются ли права солдатских артелей на принадлежащие им суммы;

3) как начальники относятся к подчинённым, какие налагают наказания;

4) как и в какое время проводятся учения;

5) какие имеют место разговоры и суждения среди нижних чинов, какие циркулируют слухи;

6) каково обхождение начальников с подчинёнными офицерами и какие разговоры последние ведут о своих начальниках;

7) какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров120.

Пока агенты работали в Петербурге, сам Грибовский направился в Москву, на тайный съезд членов Союза благоденствия. «Чиновнику сему, — писал Бенкендорф о Грибовском в одном из писем 1826 года, — поручено было разыскать существование предполагаемого тогда тайного общества, вместе с сим дано ему по воле покойного государя императора обещание, что всё открытое сохранится в тайне»121. Таким образом, к весне 1821 года начальство гвардейского корпуса получило в свои руки документ122, иногда называемый «донос Бенкендорфа» или, академичнее, «Записка гр. А. X. Бенкендорфа о тайных обществах»123. В 1826 году следствие по делу декабристов покажет, что «записка сия совершенно согласна со всем тем, что Комитетом о Союзе благоденствия открыто, и притом объясняет некоторые обстоятельства, доселе ещё не положительно известные»124.

Почему авторство записки приписывали Бенкендорфу? Только за счёт того, что, когда она была обнаружена, на ней были оставлены аннотации, видимо, рукой Бенкендорфа: «Эта бумага найдена в кабинете императора Александра I в Царском Селе, подана в 1821 году» и «Подана императору Александру I в 1821 году — за 4 года до событий 14 декабря 1825»125. Однако в бумагах следствия над декабристами на записке была сделана помета секретаря, явно со слов Бенкендорфа, «внёсшего» документ на рассмотрение: «составлена Грибовским» и «представлена Его Величеству в 1821 году генерал-адъютантом А. X. Бенкендорфом»126.

Резоннее всего предположить, что в соответствии с воинской субординацией записка Грибовского попала сначала к начальнику штаба гвардейского корпуса, затем к Васильчикову и только потом к государю. Признания Бенкендорфа в том, что он «сообщал о бесчестном сообществе (ип societe infame) императору Александру, когда был начальником штаба Гвардейского корпуса»127, вовсе не означают, что генерал-адъютант сообщал об этом лично, а тем более — что он лично написал записку. А. Н. Пыпин замечал в своё время: «…Явилась недавно в печати „Записка о тайных обществах в России, составленная в 1821 году“… Присвоение этой записки Бенкендорфу не совсем ладит с свидетельством „Донесения“ о записке, найденной в кабинете государя, и по другим сведениям, эта последняя записка (или ей подобная) о тайном обществе и съезде его членов в Москве, в 1821, была представлена императору в мае 1821 М. К. Грибовским, секретным агентом, служившим тогда в Главном штабе, через кн. Васильчикова».

В последнюю неделю мая 1821 года, в Царском Селе, именно после предоставления упомянутой записки Васильчиковым, произошла знаменитая сцена, когда Александр I произнёс: «Мой дорогой Васильчиков, вы, служивший мне с самого начала моего царствования, знаете, что я разделял и поощрял эти заблуждения», — и, после паузы: «Не мне их судить»128 (по другой версии, император сказал: «Никогда не прощу себе, что я сам зародил первое семя этого зла»129). Бенкендорф не мог быть в это время в Царском Селе и вообще виделся с Александром только мельком. В мае он «имел честь представиться» императору, возвращавшемуся с европейских конгрессов, на марше, в Порхове, близ Великих Лук. Генерал-адъютант был принят коротко и холодно как один из виновников «семёновской истории», чья версия выступления Семёновского полка (хотя и подтверждённая позже следствием) не совпадала с представлениями государя о «всемирном заговоре» злых сил130. Впрочем, Александр вообще встретил свою гвардию с явным недовольством: «Государь, сев на лошадь, подскакал к колоннам и стал их объезжать кругом; с людьми несколько раз здоровался, офицерам — ни слова! Лицо его было гневно. Во время объезда он не переставал горячо говорить полковому командиру, за ним следовавшему; в его голосе слышался выговор. Мне удалось, когда он проезжал мимо меня, уловить следующие слова: „…перед взводом, а суются делить Европу“»131.