Рис. 51.1. Как, по вашему мнению, относятся … ? (В % к числу опрошенных)

Октябрь 2015 года. N = 1600.

Рис. 52.1. Кто, с вашей точки зрения, прежде всего заинтересован в конфронтации Европы и России? (В % к числу опрошенных)

Но для того чтобы механизмы подобного переноса включились и заработали, необходимы несколько условий: а) угроза существованию «коллективного целого», снимающая привычный скептицизм и недоверие к демагогии своих властей; б) интенсивная работа пропаганды, активирующая сознание угрозы или опасности для обывателя; в) оправдание расширительного толкования действия «врагов», демонизация врага[140]. Речь не идет об актуальной или реальной опасности военного нападения (в это как раз верят очень немногие из россиян), дело в другом – в символическом противопоставлении России и Запада (пусть даже в образе НАТО).

Населению России настойчиво (особенно после мюнхенской речи Путина в 2007 году) внушалась идея усиления враждебного окружения страны, мысль о том, что «Запад» стремится ослабить Россию, вытеснив ее из зоны ее традиционных национальных интересов – территории бывшего СССР, поставить под контроль ее сырьевые ресурсы. Максимума такие представления достигли в 2014 году, уже после крымской авантюры Путина и негативной, хотя и сдержанной реакции на нее Запада, введения санкций против России. Нельзя сказать, что такого рода суждения действительно вызывают актуальный страх или более мягко – опасения населения. Мало кто, кроме явных маргиналов, всерьез допускал вероятность войны с Западом или другие способы поглощения, колонизации или подчинения России. Дело не в этом. Такое определение реальности, пусть и гипотетически, само по себе уже ставило под вопрос нормальный порядок повседневности и ценности частного существования, заставляло взвешивать и соотносить со своей жизнью – пусть и в самом смутном и безотчетном виде – значимость различных социальных обстоятельств, возникающих в информационном потоке политических и общественных событий, образующих отдаленный или отвлеченный уровень и горизонт коллективных значений. В условиях подавления любых форм самоорганизации людей, отсутствия «общества», только власть как единственный и тотальный «институт» в представлениях людей могла обеспечить привычные формы жизни, заверить в том, что ничего катастрофического в обозримом будущем произойти не может. Подобная конструкция реальности делала сам социальный порядок безальтернативным, отодвигая в сторону все претензии к режиму.

Таблица 81.1

Как вы считаете, есть ли основания у стран Запада, входящих в блок НАТО, опасаться России? Как вы считаете, есть ли основания у России опасаться стран Запада, входящих в блок НАТО?

1999–2009 годы, N = 1600; 2011 и 2014 годы, N = 800. Приводится сумма ответов «определенно да + скорее да» и «определенно нет» + «скорее нет».

Идеология «социально-политической стабильности» как основа легитимации действующего режима Путина, сохранения власти в его руках любыми средствами после 2012 года сменилась практикой постоянного устрашения населения многообразными угрозами «национальной безопасности» страны, ее территориальной целостности, подрыва экономики, размывания русской культуры, традиционной ментальности, русской «духовности». Ответственность за усиление конфронтации и напряженности в отношениях России и западных стран, в свою очередь, российское руководство возлагало на США, а их причины объяснялись негативной реакции Запада на «возрождение России», объявленное Путиным, ее растущую мощь, преодоление бедственного положения страны после развала СССР и вызванного этим состояния национального унижения. Такой риторический поворот позволял списывать все просчеты, авантюризм и некомпетентность государственного управления, ставшие особенно заметными после падения мировых цен на нефть и введения санкций по отношению к России за нарушение ею норм международного права после аннексии Крыма и развязывания войны в Донбассе, на враждебную политику США или Запада в целом. Этот ход нельзя не признать очень удачным: чем хуже становилось положение в стране, тем большей была вина западных стран и тем большей должна была стать массовая поддержка населением режима и негативная консолидация вокруг власти[141]. Как и в других случаях, агрессивная и провокационная политика российского руководства не воспринимается в таком качестве, напротив, реакция западных стран или даже мирового сообщества расценивается как открыто враждебная и агрессивная[142]. «Вставание страны с колен» на глазах очень быстро приобрело черты коллективной метафизики – «вечного противостояния» России и Запада как особых закрытых «цивилизаций».

Кремлевские политтехнологи совершенно сознательно пытаются восполнить таким образом тот вакуум, который возник после конца идеологии классовой борьбы и противостояния двух мировых систем (социализма и капитализма), тихо умершей в годы брежневского застоя. Функция этой «национальной идеи», а по существу – реакционной утопии, заключалась в консервации ставшей безальтернативной системы господства и, обратным светом, – дискредитации понятий и принципов «открытого общества», правового государства, модернизации, ценностей демократии и либерализма, принятие которых неизбежно влечет за собой признание необходимости дальнейших институциональных реформ и изменения системы господства как условия экономического роста, общественного процветания и технологического прогресса. И эта политика оказалась достаточно успешной. (Успех стал возможным только при условии сокращения информационного пространства до зоны действия федеральных телевизионных каналов, находящихся под полным контролем кремлевской администрации и ее агитпропа, постепенного вытеснения независимых СМИ или их ликвидации через смену собственников или состава редакции, закрытие изданий из-за публикации «экстремистских» материалов и т. п.)