Выключить фонарики, не разговаривать, даже не шептать…

Погасив фонарик, Эйтингон, осторожно пошел вперед.

Эстер быстро бинтовала ссадину на руке одного из бойцов:

– Ничего страшного, – сказала она, ободряюще, по-немецки, – задела пуля, на излете. Сейчас вы вернетесь в строй… – как и в Варшаве, вместо строя, у них были только прижимающиеся к стенам тоннеля группы бойцов. В воздухе повисла каменная пыль, горло Эстер раздирал кашель:

– Откуда стреляют, – она крепко затянула узел на бинте, – вряд ли это госбезопасность, они еще не опомнились… – над головами торчали перекрученные осколки железных прутьев. Камни раскачивались, грозя осыпаться. Сразу после взрыва Шмуэль и еще несколько ребят вскарабкались наверх, помогая друг другу. Сын, на мгновение, обнял Эстер:

– Мамочка, не волнуйся. Если дядя Авраам там… – юноша вскинул голубые глаза, – мы его найдем, живого… – Эстер потерлась щекой о юношескую, мягкую щеку:

– Щетина отросла, он дня три не брился. Господи… – поняла она, – им двадцать лет, они давно бреются. Я помню, как покупала мальчишкам мороженое, в лавке на канале, в Амстердаме. Два рожка, шоколадный и ванильный. Иосиф хотел съесть оба, настаивал, что Шмуэль простыл, а тогда, всего лишь, цвела сирень, поэтому он и чихал… – перед глазами встало матросское платьице Маргариты, полотняная юбка покойной Элизы.

Эстер услышала лай Гамена:

– Элиза хотела вернуться домой, но у особняка стояли гестаповские машины. Господин Франк предупредил нас, я увезла всех в Роттердам… – в бывшем доме Кардозо помещался маленький музей городской общины и Сопротивления:

– Так лучше, – вздохнула Эстер, в разговоре с Авраамом, – пусть там висит его портрет, пусть сад называется именем Кардозо. Маргарита ничего не знает, а остальные, тем более, близнецы, никогда, ничего не скажут… – юноши не заговаривали об отце. Эстер была уверена, что труп Давида британцы похоронили, как неопознанное тело:

– Циона сказала, что русские убили пана Блау, и выбросили его в море, но насчет Давида она ничего не знала. Понятно, что русские привезли его в Израиль, организовали документы, о его якобы смерти, после Аушвица. Он хотел мне отомстить, сделать Фриду мамзером. Он рискнул собой, потому что ненавидел меня… – они решили, что Фрида узнает все, только после армии:

– Вряд ли она в семнадцать лет соберется замуж, – заметил Авраам, – да и для любящего мужчины ее статус не представит препятствия…. – Эстер отозвалась:

– Клеймо, все равно, не снять. Кого бы она не встретила, дети ее останутся не евреями, на десять поколений вперед… – не называя имени дочери, Авраам, приватно, написал известным раввинам, в диаспоре. Ответ пришел один и тот же:

– Настоящее происхождение Фриды должны признать два свидетеля, еврея, – вспомнила Эстер, – они должны подтвердить заявление Ционы, что Максимилиан, действительно, отец девочки… – Эстер передергивало, когда она только думала о таком:

– Фриде не стоит ничего говорить, – твердо заявила Эстер мужу, – мы объясним, что я была уверена в смерти Давида. Я вышла за тебя замуж, родилась Фрида… – Эстер, мимолетно, подумала:

– Хорошо, что Полина девочка. Если бы у Ционы родился мальчик, дети могли увлечься друг другом. Пришлось бы говорить Фриде, кто ее настоящие родители… – Фрида исправно переписывалась с Лондоном. Маленький Джон тоже учил арабский язык. Мальчику, как и дочери, нравилась история:

– Близнецы возили их на Масаду, в пещеры вокруг Мертвого моря. Авраам показывал им древние манускрипты, в университетской библиотеке… – отпустив бойца, Эстер прислушалась:

– Вроде тихо. Непонятно, кто стрелял, из тоннеля, ведущего на запад… – взвесив на руке браунинг, она махнула в непроницаемую тьму:

– Думаете, там люди Дудаша… – один из ребят мрачно кивнул:

– Больше некому, майор. Слухи в городе ползут быстро. Дудаш узнал, что мы собираемся атаковать здание госбезопасности, и собирается поживиться добычей. Он загребает каштаны чужими руками… – щелкнув зажигалкой, Эстер сверилась с часами:

– Пусть он и сражается с русскими, когда они появятся в подвалах, – доктор Горовиц нехорошо усмехнулась, – мы уйдем обходным путем, когда вернется группа Симона, когда они найдут моего мужа… – наверху заметался луч фонарика, затрещала автоматная очередь:

– Мама, – донесся до нее голос сына, – дядя Авраам здесь… – Эстер, облегченно, выдохнула, – он жив, но почти без сознания. Его контузило при взрыве, мы откопали его из-под камней… – Эстер заорала:

– Шмуэль, ты не на пресс-конференции, меньше разговоров! Спускайте его и прыгайте сами! У вас на хвосте русские… – посветив фонариком, Эстер увидела в черном провале свода избитое, заплывшее синяками лицо мужа:

– Потом, все потом… – велела себе она, – надо, немедленно убираться отсюда… – она протянула руки вверх:

– Шмуэль, осторожней… – лицо сына испачкала пыль, – здесь всего два метра, но смотрите, куда вы прыгаете… – обняв стонущего Авраама, Эстер прижала его к себе:

– Все хорошо, все хорошо, милый… – она поцеловала распухшие губы, – ты дома, рядом со мной. Все хорошо, любовь моя… – в тоннеле прогремел одинокий выстрел. Не выпуская Авраама из объятий, Эстер сползла на влажные камни. Из светловолосого, разнесенного пулей затылка женщины, хлестала кровь.

На темное дерево стола водрузили холщовый мешок. Плотную ткань проштамповали фиолетовыми, госпитальными, печатями. Сунув пилотку в карман, генерал Кирай положил руку на плечо Шмуэля:

– Багажник в машине пустой, вы можете… – юноша покачал головой, не отводя взгляда от мертвого лица матери:

– Нет. Я… мы не повезем маму в багажнике. Я положу ее на сиденье, сзади… – плечо дернулось, Шмуэль едва сдержал плач.

Генерал Кирай связался с оставшимися в Будапеште раввинами, из синагоги Дохани. Тело Эстер привезли в здание погребального общества, при старом еврейском кладбище. С прошлого века здесь никого не хоронили, но в стылую комнатку пришло несколько пожилых женщин. После службы в армии Шмуэль хорошо знал, что случается с умершими:

– Ее обмыли, привели в порядок ногти, волосы… – он осторожно коснулся влажного, светлого локона, с заметной сединой, – мама, мамочка… – отчима поместили рядом, в каморке, куда принесли матрац. Доктор Судаков пока не пришел в себя. Вызванный Кираем врач сделал успокоительный укол и перевязал раны Авраама:

– Ему опять вырвали ногти, от протезов не осталось и следа, у него сломаны ребра… – Шмуэль заставил себя успокоиться:

– Во всем виноваты русские, они убили и маму… – после поспешного отхода отряда из подвалов здания госбезопасности, у него не оставалось сомнений:

– Если там и были люди Дудаша, – сказал Шмуэль генералу Кираю, – то мы их не видели. Да и зачем кому-то из его отряда понадобилось стрелять в маму… – Кирай шепнул:

– Машина готова, бензина хватит до границы и даже дальше. Впрочем, автомобиль придется бросить, через озеро надо переправляться на лодке… – Шмуэль кивнул. Он хорошо помнил карту. В старом опеле, под сиденьем водителя, лежал русский автомат, гранаты и бельгийский браунинг матери. Шмуэль надеялся, что по дороге они не встретят ни венгерских, ни советских войск:

– Дяде Аврааму нельзя садиться за руль, в его состоянии… – подумал юноша, – придется мне вести машину. Ничего, я справлюсь… – Кирай кашлянул:

– Симон, я не хочу тебя торопить, но… – Шмуэль знал, о чем идет речь. К вечеру в районе парламентской площади тоже появились баррикады. Кирай решил не ждать объявления Надя о создании коалиционного правительства:

– Товарищ Имре, несмотря на его заверения в любви к Венгрии, еще не решил, куда метнуться… – издевательски сказал генерал, по дороге на кладбище, – но, надо отдать ему должное, он, действительно, помог найти твоего отчима. В общем… – Кирай вздохнул, – завтра мы атакуем здание ЦК партии. Все равно меня оттуда исключили и выписали смертный приговор… – он коротко улыбнулся.

Полковник Малетер формировал регулярные отряды, из сил восставших. Оружия и автомобилей хватало. Шмуэлю быстро нашли и опель, и автомат с гранатами:

– Даже документы принесли, правда, венгерские… – он повертел старый паспорт, – ровесник дяди Авраама. Он знает венгерский язык, в случае проверки, он объяснится… – Кирай велел Шмуэлю не соваться на шоссе:

– Лучше подольше проведете в дороге… –