— Поздравляю, — пробормотал Токе, стараясь не смотреть в сверкающие радостью изумрудные глаза Лилии. Ничего не заметив, девушка внезапно обхватила его руками и, смеясь, влепила сочный поцелуй куда-то в ухо — он едва успел отдернуть голову. Гладиатрикс тут же бросилась дальше — обниматься с подругами, а над ухом Горца прозвучал, как приговор, мрачный голос Тача:

— Ты бы видел свое лицо. Будто тебя не девушка, а жаба чмокнула.

Токе посоветовал товарищу возглавить колонну полудурков, отправляющуюся на три буквы. Гор-над-четец не обиделся, только невозмутимо пожал плечами:

— И это пройдет.

Горец глубоко вздохнул. «Нет, оступиться будет слишком опасно. Еще не дай бог ногу сломаю. Тогда Лилия точно в лазарет припрется. Лучше подыграть и позволить обезоружить себя». Статус обладателя первого пэла с причитающимися увольнительными, бонусами вроде визита проституток и двенадцатью процентами с выигрышей на победах оставлял Токе глубоко равнодушным. Обсуждения с «семеркой» убедили его, что выход в город не даст им никаких преимуществ. Оружие купить там невозможно. Даже если бы его и удалось, скажем, украсть, никто не взял бы на себя риск укрывать до весны семерых беглых гладиаторов — даже те, кто сам стоял вне закона.

«Если мы и доживем до марта… если я доживу и смогу вырваться на свободу… Как я посмею вернуться домой, не отомстив за Майкен? И как я смогу отомстить, когда каравелла Клыка затерялась в безбрежной пустыне, подобно песчинке на склоне дюны?» Для Токе стало страшным открытием, что мысль о мести, которая придавала смысл его существованию, заставляла вставать на рассвете в течение многих однообразных дней и поднимать раз за разом сначала деревянный, а потом и стальной меч, — эта мысль начала казаться ему такой же далекой и бледной, как невозможная мечта, как родительский дом в Вахтенных Горах.

Имена, данные им пятерым гайенам, что мучили и убили его любимую, были выжжены в памяти Токе так же верно, как клеймо Танцующей школы на его руке. Вихлястый. Амбал. Улыба. Кривой. И наконец их капитан с татуировкой в виде собачьей головы на кисти — тот, кого бандиты называли Клыком. Всех пятерых он узнал бы даже в толпе, даже с теми платками, которыми псы пустыни заматывали себе лица. Страшные дни, когда он сидел, связанный и беспомощный, на палубе разбойничьего корабля, Токе потратил на изучение черт, движений и повадок убийц Майкен. Но какой от этого прок, если он не сможет сдержать данную мертвой клятву? Если победы на арене отнюдь не приближают его к исполнению данного себе слова, как он по наивности думал вначале?

«Что ты делаешь здесь, сынок? Мать и сестры нуждаются в тебе», — сказал отец Токе в памятном сне о дожде. Тогда впервые после долгого периода засухи действительно пошел ливень. Потом началась осень, дожди полили снова, но призрак Эсгера никогда больше не посещал сына. Токе видел, как менялись люди вокруг него, как принимали свою судьбу или мирились с тем, что называли их судьбой другие. Он видел, как лучший друг превратился в хладнокровного убийцу, наслаждающегося зрелищем чужих страданий. Как этот так называемый друг так же хладнокровно предал любимую женщину, даже не стараясь скрыть измену. Более того, поднял на нее руку.

У Токе невольно сжались кулаки при воспоминании об Аджакти, грубо волочившем Лилию через плац. «Если бы Аркон с Папашей тогда не удержали меня, я бы преподал „звезде Минеры“ урок вежливого обращения с дамами! Вот только, готовый судить других, могу ли я быть уверен, что сам остался прежним? Пока еще я помню лица тех, кто пал от моего меча. Пока еще веду счет. Пока. А что будет через пару месяцев? Что будет, если в следующий раз выпадет моя, а не Кая очередь ублажать какую-нибудь богачку по приказу Скавра? Если и я начну забавляться со слабейшим противником в надежде сорвать аплодисменты, повысить ставки, добиться славы чемпиона? Что бы сказала Майкен, если бы увидела меня тогда? Мнение отца я уже знаю».

Тычок в спину оторвал Горца от мрачных раздумий.

— Твоя очередь, брат!

И верно, Аркон уже получил свою порцию поздравлений, и Фазиль нетерпеливо постукивал рукоятью «кошки» по розово-черной ладони. Токе принял целурит, щит и взобрался по лесенке наверх. Неструганые доски под ногами оказались гораздо более неровными и скользкими, чем привычный песок. «Что ж, тем легче будет провалить испытание так, чтоб никто ничего не заметил».

— Джамшин! — рявкнул Фазиль, плюнув себе под ноги.

«Вот дела! — мелькнуло у Токе. — У плосконосого-то даже не второй пэл, а третий!»

Если ветеран-озиат и был удивлен подобным оборотом событий, то никак этого не показал. В два прыжка он вскочил на помост, качнувшийся под весом высокого белокурого гладиатора. Токе облегченно вздохнул: «Этот бой будет легко проиграть».

Первая минута поединка растянулась яростной бесконечностью блоков и контратак. Именно столько Горец решил противостоять более сильному противнику — одну минуту. Потом можно было допустить ошибку и провалить испытание, не потеряв при этом лица и не заработав серьезных увечий. Надо сказать, что Джамшин, хоть и не знал плана Токе, вносил в него значительный вклад. Сплошная стена стали и режущих граней, за которой укрылся неприкасаемый озиат, оттеснила северянина на самый край узкой площадки.

Наконец это случилось. Один мощный выпад — и Горец рухнул на спину. Голова и плечи свесились через край помоста, правую руку прижал к доскам сапог Джамшина, заставляя выронить целурит. Меч противника Токе принял на щит, но положение было слишком неустойчивым, чтобы противостоять напору старшего гладиатора. Голова Горца запрокинулась. В поле зрения попали толпившиеся у помоста товарищи, откровенно разочарованное лицо Фазиля, кудри Лилии, пламенеющие в сумерках ярче факелов. И рука Аджакти, покоящаяся под рыжими локонами на ее плече.

Белый огонь, вспыхнувший перед глазами Токе, не имел ничего общего со вставшей над Церруканом луной. Сила, вывернувшая его щит в сторону, не могла быть результатом простого напряжения мышц. Целурит Джамшина скользнул по гладкой поверхности, гладиатор потерял равновесие, а колено Горца направило тело нападавшего в нужном направлении. Не успев даже вскрикнуть, озиат сверзился с помоста и пропахал носом песок. Резкое движение сместило торс Токе еще дальше за край. Щит перевесил и, нелепо взмахнув руками, северянин грохнулся вслед за противником. Джамшин сдавленно крякнул, приняв на себя вес младшего товарища. На этот счет правила были кристально ясны: тот, кто продержался наверху дольше, выиграл бой.

— Эй, чемпион, купи пуговицу!

— Зачем мне твоя пуговица?

— Она очень полезная! Вот, к примеру, тот дяденька мог бы ее в бороду засунуть, у него там и так всякой всячины понавешано, а такой красивой, голубой, нету.

— Чего ж ты дяденьку сам не спросишь?

— Дык он гонит и ругается нехорошо. Купишь?

— Нет.

— А че?

— Дяденьку бородатого страшно. Он у таких голоштанных, как ты, ничего покупать не велел.

— Тебе?! Страшно?!