Роза вывернулась и, опершись о столешницу, приблизила свое лицо вплотную к Гала.

— Дрянь. Ненавижу. Ведьма.

Она было попыталась плюнуть ей в лицо, но Гала оттолкнула ее и бросилась бежать. После некоторого колебания Поль поспешил вслед за ней. Макс вскоре опередил его. Они догнали ее на берегу реки. Макс обхватил ее плечи, она вырвалась. Поль схватил ее за руку, она оттолкнула и его. Вся напряженная словно пружина, она стояла недвижно с лихорадочно горящими глазами, дрожащими запекшимися в крови губами, с бисеринками пота на лбу. Поль почувствовал к ней такую жалость, что готов был прослезиться.

— Гала, иди ко мне. — Он простер к ней руки. Она упала в его объятия.

Макс стоял поодаль. Взгляд его застыл. Он, как и Гала, был чрезвычайно бледен. Будто почувствовав его тяжелый взгляд, Гала обернулась. В ее глазах он угадал призыв. Он подошел к ней сзади, поцеловал ее в висок, чувствуя губами влагу ее кожи.

— Пойдемте домой, — сказал он.

Взявшись за руки, они пошли по дороге, не обращая внимания на косые взгляды и, как ни парадоксально, чувствовали себя счастливыми.

* * *

Макс перебрался в домик, который снимали Элюары, и большую часть времени они проводили втроем. Как определить то ощущение, что они испытывали? Радость узнавания. Эйфория открытий. Ощущение полной, неограниченной свободы. И единение. Они действительно чувствовали себя единым организмом, функционирующим по своим собственным законам. Иногда они присоединялись к общему сборищу, изредка Макс посещал Розу с сыном. И все же они предпочитали свое гармоничное трио. Казалось, они говорили на своем непонятном для остальных языке, у них была своя территория, куда не было доступа для остальных, свой остров. Поль нашел в Максе друга, брата, продолжение своего собственного «я». Макс, такой оживленный, такой открытый, такой непосредственный, как будто сломал последние замки, открыл шлюзы, и, увлеченные потоком его бурной энергии, Элюары наслаждались новым витком их такой непредсказуемой любви. Присутствие Макса как будто давало им новые силы. Гала была центром притяжения двух мужчин, питала их творческой энергией. Ведь желание — это то, что необходимо постоянно кидать в топку творчества. Желание кипело, будоражило, давало ощущение полета. Оно обвивало их тройственный союз, подобно тугим нитям, оно увлекало их в свои лабиринты. Желание щекотало, дразнило, предвещало неизведанные ощущения. Касаясь друг друга, они чувствовали, как тела их наэлектризованы. Подпитанные этой энергией, они так и лучились счастьем.

Интрига их отношений вносила сумятицу в умы их товарищей. Эти люди, проповедовавшие низвержение всех буржуазных традиций, испытывали нечто похожее на ревность, глядя, с какой доверительной предупредительностью Макс и Поль относятся друг к другу, как они не скрывают своих теплых чувств к Гала. Поль — по праву мужа, Макс?.. Какова была роль Макса в этом триединстве? Гала тоже хотела бы знать сюжет пьесы, которую на ее глазах сочиняют эти взбалмошные мальчишки. И какая роль отведена в этой пьесе ей?

Элюары встретили Макса на вокзале. Гала смотрела в его светлые глаза, испытывая смутную тревогу. Его взгляд был ярок, ни следа тревоги, вины; он оставил жену с сыном в Кельне и с паспортом Поля пересек границу. Гала не знала, был ли он предупрежден, что они живут не в центре Парижа. После отдыха в Имсте они переехали в деревеньку Сен-Брис-су-Форе, в одноэтажный домик, который снял для них отец Поля. После появления внучки и вступления сына в семейный бизнес Клеман Грендель сменил гнев на милость и признал существование Гала. Нельзя сказать, что он воспылал к ней любовью, но начал относиться к ней терпимее.

— Не было сложностей? — спросил Поль, обнимая Макса за плечи.

— Никаких. Я скучал. — Макс протянул руки Гала, и та с видимой радостью пожала их, но по ее мерцающим глазам можно было догадаться, что она испытывала грусть и стеснение, похожее на стыд. Ее одолевали сомнения. Она слишком нервно воспринимала мысль о том, что Макс войдет в их дом. Чего опасаться? Ведь они так славно жили втроем в Имсте? Макс привыкнет к их семейному быту, непрочному, шаткому мирку, в котором обитают они с Полем и Сесиль. Эта жизнь не будет для Макса в тягость. Вон как он радуется встрече, думала Гала, глядя, как мужчины оживленно беседуют и похлопывают друг друга по плечу.

Они вошли в комнату, приготовленную для Макса, которая находилась сразу за их супружеской спальней и окнами выходила на опушку леса.

— Славно тут, — сказал Макс и раскинул руки в стороны. Было непонятно, доволен ли он или иронизирует. Комната была небольшой, и при его высоком росте потолок казался слишком низким.

— Я присматриваю другой дом, гораздо больший. Тебе нужна мастерская, — сказал Поль извиняющимся тоном.

— Пойдем на воздух, — сказала Гала мягко. — Здесь неплохо, Макс, тебе должно понравиться. Оглядишься немного и поймешь, что здесь действительно неплохо.

Она отметила, что, пока они добирались до места, Макс испытывал некоторое беспокойство.

Они пошли гулять, и он, не умолкая, задавал вопросы, с вниманием оглядываясь вокруг. Они добрались до кафе, где в тишине почти пустого зала пообедали. Вернувшись, Гала вошла в дом, мужчины остались снаружи. Через открытое окно она слышала, как они то говорят, то умолкают. Потом хлопнула входная дверь. Она ждала, что они присоединятся к ней, но они прошли мимо. Послышался шум воды в ванной, громкий смех, сменившийся какой-то возней и плеском. Когда Поль вошел в комнату, она почувствовала, как он взволнован.

— Вы что, вместе принимали ванну? — спросила она, глядя на его влажные волосы.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Конечно, нет. Ванна слишком мала для нас обоих. И откуда у тебя эти мысли?

— Однако вы были вместе. Я слышала, как льется вода.

Он продолжал смотреть на нее. На его лице застыло выражение упрямства.

— Что с того? Макс мылся, я принес ему полотенце. Кстати, надо купить для него пижаму. Ему пришлось надеть мой новый халат. И вообще, надо сделать так, чтоб он чувствовал себя здесь уютно. Ты постарайся уж, ладно? Он так несчастен… Я очень прошу тебя, Гала, будь умницей. Ведь ты можешь.

— Я понимаю. Макс такой ранимый, как ребенок.

— Макс не ребенок. Он мужчина.

— И что ты хочешь от меня? — Она смешалась. — Поль, я боюсь, — вдруг сказала она, дрожа всем телом.

Он наклонился над ней, поцеловал прямо в губы.

— Ты моя девочка, моя умница, совсем замерзла. Давай-ка пойдем приляжем, я тебя согрею, — сказал он и, взяв ее, как ребенка, за руку, повел за собой.

* * *

Яблоко на дереве. Рука тянется его сорвать. Пальцы окунаются в нечто теплое… Нет, то не яблоко, то сердце на ветке: трепещущее, гулкое, пульсирующее… Он чувствует присутствие кого-то рядом. Женщина. Кто она? Он не видит ее лица, но знает, она улыбается, смеется и вдруг взмывает вверх. Он ощущает, как край ее широкого, легкого подола касается его лица. Он устремляется вслед за ней, догоняет, касается ее влажной, прохладной щеки. Но почему она плачет? И почему он снова ощущает тяжесть в своих ногах? Он смотрит вниз. Его ноги опутаны лианами, на лианах — цветы, на цветах искрится иней. Он чувствует холод. Ее руки обвивают его, стягивают, заковывают. Женщина дышит на него холодом. Он знает: если он произнесет ее имя — больше ничего не будет… Никогда… Нет!!!