– Оружие – это не панацея от смерти, дорогая, – неодобрительно качнула она головой. – Впрочем, подождите здесь. Леди Милдред, мир ее праху, бесполезно было удерживать, раз уж она что-то решала. А вы на нее похожи… Пусть уж лучше вы пойдете с револьвером, чем безоружной.

Тяжесть револьвера в руке подействовала отрезвляюще. «И зачем я ввязалась во все это? – раздраженно подумала я. – Не иначе под действием ликера». Но отступать было уже поздно. Взведя курок, я на ощупь полезла по лестнице. В нос тут же набилась пыль – та же, что размазывалась под моими пальцами и клочьями налипала на юбки.

Люк был распахнут. Сверху лился свет – видимо, лампу Джонни так и не погасил.

Поднявшись, я осторожно выглянула в проем. Спальня Абигейл была пуста, а свет исходил из гостиной – распахнутая настежь дверь покачивалась на петлях. Сердце у меня забилось часто и сильно. Обмирая от страха и до боли в пальцах сжимая рукоять револьвера, я направилась к проходу.

Огонек в лампе дрожал и жался к стеклянным стенкам. Джон стоял на коленях, прижав руку ко рту… а на ковре, у самой двери лежало тело. Лицом вниз. Со своего места я могла различить лишь белую рубашку, темный жилет и разметавшиеся волосы – средней длины, слегка вьющиеся. Неужели действительно Фаулер?

– Джон, – я негромко окликнула юношу, и он резко развернулся, едва не повалившись на спину, а потом стал быстро-быстро отползать, не отводя от меня взгляда. – Джон, успокойтесь, это я, леди Виржиния, графиня Эверсан. Что здесь произошло?

– Т-т-труп, – заикаясь, прошептал юноша. – П-п-призрак…

– Джон?

– Т-т-труп…

Внутри меня словно поднялась волна оглушительного, суеверного ужаса, но вместе с тем разум стал ясным, как утром после чашки крепкого кофе. Отложив револьвер на столик – опять, опять забыла, как его разряжать, не выстреливая! – я медленно подошла к телу и, вспоминая рассказы Эллиса, приложила пальцы к белеющей в полумраке шее.

Пульс был.

Не «труп». Живой человек!

Поколебавшись мгновение, я решительно перевернула мужчину на спину. Неровный свет пятнами лег на удивительно юное лицо.

Не Винсент Фаулер. Чарльз Стаффорн.

Я в растерянности обернулась к Джону, но вопрос «Как же так?» замер на моих губах, не успев родиться.

Между окнами, на закрывающем стену светлом сукне расползались вычурные буквы. Буквы складывались в слова, слова – в предложение… Одно-единственное.

«Никогда не лги обо мне».

…Когда в комнату ворвался мистер Питман в сопровождении слуг, я была готова обнять его. Но, разумеется, не сделала этого, а наоборот – бросила нарочито холодным тоном:

– Почему так долго? Вы смелости набирались? – и, помолчав, добавила: – Позовите кто-нибудь врача…

День выдался на редкость жаркий. С меня семь потов сошло, пока я добралась до условленного места, спешилась и привязала свою лошадь к ветке. Флегматичная гнедая Эллиса не обратила на меня ни малейшего внимания, впрочем, как и сам детектив. Он сидел на берегу ручья и беспечно покусывал травинку, глядя в зеленеющую даль. Жилет его лежал рядом, аккуратно сложенный. Рубашку Эллис, к счастью, не додумался снять, но расстегнул все пуговицы, нисколько не смущаясь моего общества.

И на долю секунды я ощутила острое сожаление, что не могу хотя бы распустить ворот амазонки. Конечно, Эллис – это Эллис… но все-таки он мужчина.

– Пришли пораньше, Виржиния?

– Как и вы.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

– О, вы так любезны… Могу я подстелить вашу жилетку?

– Разумеется.

Обменявшись дежурными репликами, ненадолго мы погрузились в молчание. Я вглядывалась в искристые переливы ручья, а Эллис… Небесам ведомо, о чем думал Эллис.

– Ну, рассказывайте, – произнес он наконец и обернулся ко мне. Глаза его были сейчас голубыми, как летнее небо над нашими головами. – Вижу, вам трудно начать, тогда сначала поговорим о вещах посторонних. Как себя чувствует мисс Тайлер?

– Хорошо. Она уже практически здорова, – с чувством облегчения ответила я. Теперь, когда все кончилось, вспоминать о расследовании было так же неприятно, как надевать мокрые туфли.

К сожалению, иногда выбора нет – по улице босиком не пройдешь.

– А миссис Халли, Белая Голова? – продолжал задавать вопросы Эллис. – Я узнавал о ней – ничего особенного, просто одна из спиритов. На аферах ее не ловили, по крайней мере.

– Миссис Халли? Кажется, она уехала обратно в Бромли, – пожала я плечами. – Говорят, на лице у нее осталось множество шрамов.

– Ну, медиуму они только шарма придадут, – цинично хмыкнул Эллис. – Что ж, вернемся к главному вопросу. Так кто же оказался преступником? Мои информаторы из числа слуг говорили разное…

– Чарльз Стаффорн, – помедлив, ответила я. – Точнее, их было двое, Стаффорн и Синглтон. Но Синглтон скончался, а Чарльз, похоже, сошел с ума. Теперь вряд ли удастся выяснить, кому из них первому пришла в голову идея с записками и чего хотели добиться эти проходимцы.

– Значит, Стаффорн и Синглтон? – прищурившись, переспросил Эллис. – Что ж, насчет Синглтона я был почти уверен, но Чарльз Стаффорн – это неожиданность для меня, хотя рассказ о его поведении во время спиритического сеанса выглядел подозрительно. Впрочем, участие столь молодого и ловкого человека объясняет, как попадали записки в покои Абигейл.

– Через тайные ходы и через окна, – подтвердила я. – Чарльз был дружен с близнецами. В детстве они часто играли в замке, и многие секретные переходы были Чарльзу известны. Например, он знал, как добраться в те покои, что находились над комнатами Абигейл… А оттуда спуститься по веревочной лестнице к окну – легче легкого. Задвижку можно открыть даже гвоздем. А если и не получится – то пропихнуть записку в щель, а там уж сквозняк бросит ее на пол или даже на кровать, если повезет…

– …а герцогиня, опоенная снотворным, ничего не заметит, – закончил за меня Эллис. – Зельда разобрала те травки, к слову. Это очень сильное снотворное с некоторыми примесями. При долгом употреблении оно плохо действует на сердце… Медленный яд, как и любое лекарство в неверной дозировке. Записки, вероятно, писал Синглтон – слуги шепчутся, что у него нашли некие «компрометирующие документы».

– Да, кое-какую переписку, – кивнула я. Жар был повсюду – даже земля прогрелась, кажется, насквозь. Ручей искрился бликами и – ну же, спустись, окуни руки, ступи в прохладную воду… – Но зачем вся эта афера была нужна, так никто и не понял. Синглтон, видимо, принимал те же травы, которыми поил Абигейл, считая их безвредным снотворным. Он умер в ту же ночь, как сошел с ума Стаффорн, – врач предполагает, из-за сердца.

– А что там с Чарльзом?

Хоть бы ветерок – но нет, мертвая тишина. Жарко.

– Повредился умом, я же говорю. Отчего – никто не знает. С помощью ключа Синглтона он проник в старую спальню Абигейл, увидел надпись – ту, о которой я вам в записке говорила, помните? – и с тех пор почти все время находится в беспамятстве. А когда приходит в себя, повторяет одно, как заведенный: «Он заставил меня носить их, я не виноват».