Келли изменил тон.

– Страна разъединена, – угрюмо сказал он, – и это связывает нас по рукам и ногам.

Глотая горячий кофе, Прайс спокойно произнес:

– Скоро мы «объединим» Германию, можешь не волноваться.

Келли заметил:

– Меня с ума сводят разговоры наших дипломатов с русскими.

Прайс и Гаррис рассмеялись.

– В политике я разбираюсь неплохо, – говорил Келли, – но именно это-то и сводит меня с ума. Когда дипломаты заседают где-нибудь в Женеве, я здесь, на Рейне, не могу спокойно спать… Мне все кажется, что однажды наши дипломаты вынуждены будут сдаться: немцы с востока и запада сядут за один стол и договорятся… Стоит нам лишь отвернуться, мистер Прайс, и они обязательно договорятся.

Прайс выпучил на него бесцветные рыбьи глаза.

– Этот вопрос решаем мы, а не они! – воскликнул он. – А мы никогда не допустим этого. Слышишь, Джо, никогда не допустим. Мы создаем объединенную Европу. Нам не нужна нейтральная Германия.

Келли бросил реплику:

– В нейтральной Германии мне было бы нечего делать.

– Тебе не терпится начать драку? Рано. Мы должны помнить урок, полученный нами в Корее, – сказал Прайс невесело. – Прошло несколько лет с того дня, когда мы были вынуждены прекратить военные действия в Корее, но о нашем поражении не забыли и здесь. Мне рассказывали о песенке – немцы ее распевают в своих пивнушках. Как это?..

– Вы должны знать, лейтенант, – обратился к Лайту Келли.

Лайт нараспев продекламировал:

Прайс нетерпеливо прервал его:

– Благодарю, у вас хорошая память.

– На этот раз мы пустим в дело атомное оружие, – сказал Келли. – Ваши бомбы и снаряды, мистер Прайс, обеспечат нам победу.

– Хотел бы надеяться, – ответил Прайс.

– Вы увлекаетесь, – неожиданно вмешался Гаррис. – Необходимо еще создать огромную армию.

– Гаррис прав, – вздохнул Прайс. – Но теперь этот вопрос решен. Закон о воинской повинности в Западной Германии принят. Многое зависит от того, кто возглавит вермахт. Сначала мы имели в виду Гудериана. Он умер.

– Можно ли полагаться на «восточный» опыт бывших гитлеровских генералов? – уклончиво заметил Лайт. – С Востока они вернулись не победителями, а побежденными.

– Не все, – возразил Гаррис.

– Например, Кессельринг, Шпейдель, – подсказал Келли.

– Но они в основном находились на других фронтах, один отсиживался в Италии, другой в штабе Роммеля во Франции, вешал и расстреливал заложников в Париже, – не уступал Лайт.

– Во главе высшего военного совета мы поставили Хойзингера, – сказал Прайс и посмотрел на Лайта.

– Хойзингер – один из авторов «плана Барбаросса», плана нападения на Советский Союз, и все же он только штабист.

– А что вы скажете о других? – Прайс был явно обеспокоен.

– Манштейн, – назвал Келли.

Беседа принимала официальный тон, и Лайт понял это. От него требовали не рассказа за чашкой кофе, а доклада. И, конечно, Гаррис найдет, о чем потом сообщить в Вашингтон. Но Лайт не собирался делать военную карьеру, и соображения о возможных личных неприятностях мало беспокоили его.

– Эрих фон Манштейн, – начал он, – десятый сын рано умершего прусского генерала фон Левинского, был усыновлен бароном Йорком фон Манштейном. Приверженец гитлеровского блицкрига, любимчик Гитлера, Манштейн по жестокости не уступал самому фюреру. У Манштейна своя теория: успех войны зависит не от военных действий регулярных войск, а от действий специально обученных, готовых на все отрядов головорезов. Во время польской кампании по приказам Манштейка была истреблена масса людей – гражданского населения, военнопленных, заложников. В период войны гитлеровцев на Западе он прославился, в частности, тем, что осуществил прорыв на Сомме. Одно время его объявили даже «первым полководцем рейха». Но на советско-германском фронте ему не повезло с его доктриной молниеносной войны к поголовного уничтожения населения. Манштейну пришлось худо: он провалился на южном фронте и под Ленинградом, не смог со своей группой войск «Дон» пробиться на выручку шестой армии в Сталинград, затем был разбит на Орловско-Курской дуге, где в тысяча девятьсот сорок третьем году он попытался начать летнее наступление. Но в то время как других Гитлер за такие провалы смещал, лишал званий, предавал суду, Манштейна он лишь перебрасывал «для укрепления позиций». Гитлера с Манштейном связывала долголетняя интимная дружба. Манштейн играл фюреру на пианино фуги Баха и одновременно доносил ему на кого только мог. Говорят, что он доносил Гитлеру на своих коллег не хуже удавленного в Нюрнберге Йодля. По этой причине генералы и офицеры, принимавшие участие в различных заговорах против Гитлера, в частности в тысяча девятьсот сорок четвертом году, весьма боялись, что Манштейн узнает об их заговорщической деятельности и донесет своему благодетелю. В тысяча девятьсот сорок третьем году, когда положение на восточном фронте осложнилось для немцев, генералитет посоветовал Гитлеру поставить Манштейна во главе армии. Но и Манштейн потерпел поражение. Два его сына были убиты в России.

– Что вы скажете о Мантейфеле? – спросил Прайс. Лайт скривил губы.

– Из битых. Считается специалистом по танкам. Последние годы по нашему заданию работает с молодежью: организовал «особые группы», «группы прорыва» и даже специальные группы «пилотов-смертников», которые должны во что бы то ни стало таранить самолеты противника. За последнее время отмечен ряд неудач – на митингах немецкая молодежь не хочет слушать его. Неприятные в связи с этим происшествия. Зря кое-кто у нас намечает Гассо фон Мантейфеля командующим всеми бронетанковыми силами Западной Германии – опытные офицеры не видят в том особого прока.

– Варлимонт?

– Советник канцлера? – Лайт рассмеялся. – Большой ловкач, это бесспорно. При Гитлере, однако, у него были и неприятные переживания.

– Почему?

– Ну как же, его мучило, что его предки – бельгийцы, а не немцы. Когда началась война с Францией, гитлеровский генштабист Варлимонт стал именовать себя еще и фон Грейфенбергом.

– Он, кажется, и учился у нас, в Штатах, и женат на американке? – осведомился Прайс.

– Так точно, – подтвердил Гаррис.

– Это-то и определило его связи с нами еще очень давно, – заметил Лайт. – Но для нас это не фигура, он просто ловкий приспособленец.

– Но, лейтенант… – возмутился генерал Гаррис.

– Это так, и мы должны отдать себе отчет в этом, – твердо сказал Лайт. – Ведь это он вместе с повешенным в Нюрнберге Йодлем на все лады убеждал Гитлера взять командование армией в свои руки. Гитлеру это льстило, и совет Варлимонта он выполнил… Для нас это оказалось невыгодно. В военном отношении сей генерал не имеет никакого значения – бумажный стратег, только и всего…