Должен заметить, что моему появлению у Ильи предшествовали некоторые схожие события и у меня дома. Поскольку мы с женой, по конституции, люди разные, то и спали мы с ней всегда в разных комнатах, а если приходилось и в спальне, то, всё равно, в разных углах: она – под форточкой, а я – как бывший «малярик» – в тепле у батарей. Как говорили пацаны у нас в классе: «Вот так они и жили: спали врозь, а дети были!» Близко к тексту. И вот, как-то, поутру, за завтраком, она сообщает мне следующее:

– Тебе просили передать, чтобы ты больше не говорил, что «Воскресный сон – сбывается только до обеда».

– Это кто же ещё?

– Да вот, приснился мне старичок один…

– И что?

– Просил тебе передать. Так и сказал: «Передай – говорит – своему Иванову, чтобы он больше никогда бы не говорил, что если воскресный сон и сбывается, то только до обеда!».

Ничего себе! И здесь старичок. Опять старичок… И начал, этот самый старичок, сниться ей чуть ли не каждую ночь, да беседовать. Да он вовсе и не старичок оказался, потому, как побрился, да и вообще за собой следить стал. Помолодел, словом. Этого нам, думаю, только ещё и не хватало. Старичка твоего…

Должен заметить, что неожиданные способности Ильи никак на его жизни и на нём самом, практически не отразились. В том смысле, что как выпивал он свои пол-литра водки в день, так и шёл в прежнем графике. Ну, и печень у него была уже тоже, естественно, с барабан. Алкогольный цирроз. Такие больные у меня были в самом начале моей врачебной карьеры. Обычно я назначал им витамины в ударных дозах, сирепар и направлял к хирургу, чтобы тот проткнул им трокаром живот и выпустил бы из него пару ведёр скопившейся там жидкости: Асцит. Если случалось, первое время, они меня – из-за нарушения электролитного баланса – когда и материли, то потом, когда мы его им нормализовывали, жили полнокровной жизнью и радовались. Иногда человека удавалось сдёрнуть буквально со смертного одра. Нечто подобное не помешало бы и Илье. В отношении нового члена нашей семьи, хотя и потустороннего, Илья дал такой совет:

– Пусть на ноги его посмотрит!

Слово в слово я передал его рекомендации по адресу и после очередного сеанса ночной связи, вновь посетил его:

– Посмотрела…

– Ну, и что там у него на ногах?

Теперь уже и я, наконец, начал понимать суть вопроса. По-моему, Илью интересовало, нет ли у ночного знакомого копыт…

– В воде стоит.

– Ага. Так-так…

И, поскольку печень Илью периодически всё-таки, доставала, то он, наконец, решился ехать ко мне на лечение, тем более, что к тому времени, я его подружке, иглами её бронхиальную астму, не плохо, вроде бы, подлечил. Стояло лето, жена с сыном были где-то на отдыхе, и я разместил Илью прямо в спальне. Практически, на месте её кровати. Для полноты, так сказать, контакта с потусторонним собеседником. После ужина Илья расположился в спальне и уснул. А ночью он начал умирать. Мне это сразу не понравилась. Честно сказать, я был просто в ужасе. Я к нему ещё и иглой не притронулся, а он уже, вон как… Что же я людям, теперь-то, скажу? Хорошо Илью вылечили, доктор? Однако, утром, едва очухавшись, Илья был даже бодрее обычного, а мой ночной ужас объяснил по-своему:

– Приходил тут ночью, ко мне человек один…

– И, что??!

– Душить, значит. Душил, да не додушил. Ну, ничего, в эту ночь я о нём всё узнаю…

И ведь узнал же! Оказалось, что на этом месте раньше был погост, окружавший самый большой в Азии знаменитый красноярский собор, построенный по проекту Тона. Того самого, что создал и собор Христа-Спасителя в Москве. Но много раньше, лет с 200 назад, в Енисее выловили утопленника, но не отпели – не узнали его имени. Вот он-то и беспокоил уже много лет, всех жителей нашей квартиры…

Возникала, прямо-таки, космическая система уравнений: как создать японское умиротворение в бывшем доме НКВД, построенном пленными японцами на месте бывшего погоста, в квартире над могилой не отпетого утопленника?!! Ничего себе, задачка…Неудивительно, что людей тут никогда и мир не брал… Правда, в этом месте мнения экспертов расходились. Одни утверждали, что виной всему специфика строительства, другие – что аура тружеников «застенков Пиночета», третьи обвиняли во всём не отпетого беднягу. Правда, с последним Илья обещал разобраться. И действительно, с этой стороны у нас проблем уже не было – больше он никому не снился. А когда знакомый священник ещё и освятил наше жилище, то и атмосфера в нём стала, как бы, создаваться заново, кристаллизуя, всё хорошее, что мы вкладывали в него своими трудами и отношением. И всё, что я тут строгал и пилил, строил и делал, теперь её, видимо, и усиливало. Вскоре нам полюбилось сидеть в гостиной, любуясь картинами, беседуя или принимая гостей. Постепенно и все наши гости тоже её почувствовали – какую-то особенность, часто прося разрешение просто посидеть в зале, наверное, мечтая о чём-то, своём. Нашим друзьям, да и просто знакомым, полюбилось бывать у нас и они часто заскакивали к нам уже и днём, просто мимоходом, пробегая по своим делам. А атмосфера в ней всё облагораживалась, постепенно создавая какое-то своеобразное, но очень комфортное пространство.

Первыми её почувствовали мои знакомые-больные, которым полюбилось сидеть именно здесь, со своими иглами в ушах, прислушиваясь не то к флюидам уюта, живописи и тихой музыке этого места, не то, к собственным ощущениям. И в этом нашем большом светлом зале постепенно и начала складываться та самая атмосфера спокойствия и умиротворения, которая так поражала меня в Японии. Именно здесь я и понял, чего добивается каждый из нас в своих бурных буднях земной жизни. Человек всегда пытается создать в ней свой собственный, глубоко личный, оазис своей психики – пространство свой любви…

И, хотя, не все из нас и отдают ещё себе в этом отчёт, но все пытаются сделать всегда именно это. Только у одних оно получается, а у других нет. Одни легко и быстро достигают своего оазиса счастья, зато другие десятилетиями уродуются в его устройстве. А иные и вовсе ищут его уже всю свою жизнь…

Часто сталкиваясь с чужой бедой, я иногда думал об этом, пока не заметил, что сами люди и создают себе, в сущности, все свои проблемы в этой жизни, совершая мелкие и почти не заметные, но страшные по своим последствиям, поступки, и закрывающие им надолго пути к их счастью. Но подавляющему большинству, всё равно, ничего нельзя объяснить – так уж они устроены. Особенно, когда речь заходит об их «свободе». Невозможно втолковать, что их призрачная «свобода», чаще всего лишь коварная обманка, в то время, как настоящая реальность подчинена жесточайшим, но невидимым законам, за малейшее нарушение которых, и следует неотвратимая расплата. Даже врачу необходимы десятилетия чтобы понять, как именно поведение матери влияет на судьбу и здоровье её детей, а отца – на их профессию, семью и судьбу. И почему здоровье, счастье и поведение подчиняются одним законам, спрятанным от людских глаз, а внешний мир постоянно провоцирует людей на всевозможное их нарушение. Да и что, в таком случае, сама эта «любовь» – это вечно воспеваемое чувство? Если каждый желающий даже и в её объятиях обязан знать, что красивые дети рождаются только у влюблённых, как и здоровые – у порядочных. О самой любви мне тогда, в сущности, было мало что и известно – сильная ли это эмоция, тяга или же страсть. И только. Просто, в своём доме я всё любил делать сам и всегда всё делал с любовью от первого до последнего гвоздя. И оказалось, что это моё чувство вовсе не пропадает, не растворяется и не исчезает, а как бы, конденсируется в вещах и в самой атмосфере дома, создавая некую ауру жилья. Вот эту-то гармонию любви и заботы, возможно, усиленную картинами, панно и музыкой, и чувствовали тогда люди. Постепенно усиливаясь, она достигла того, что меняла уже и ауру людей, преображая их, буквально, за какие-то, минуты…