– Почему?

– Лифт сломался. А хозяин квартиры ничего знать не хочет – или ты переспишь со мной, или убирайся.

– Это же кошмар!

– Что вы! Кошмар еще и не начинался. А я каждый вечер в театр ходила, на самые лучшие спектакли. Тихонечко сяду в последнем ряду и плачу.

Пайпс заказал еще бурбона, чтобы утопить горе в вине.

– А потом я влюбилась. Он артистом был. Гамлета знаете?

Это Пайпс, слава богу, знал.

– Вот он Гамлета играл. Такой красивый, умный. Я так его любила. Мы собирались пожениться, но его семья меня не захотела – как же, я простая девушка, а он знаменитость. И он меня бросил. Беременную.

У Пайпса невольно сжались кулаки. Ах, попадись ему сейчас этот Гамлет, он бы ему показал «То be or not to be»!

– Так у вас есть малыш?

– Нет, – тихо сказала Света, тщательно прикусив губку. – Погиб ребеночек. При родах погиб. И знаете, мне тогда все стало все равно. А тут подруга моя пришла и говорит: хочешь денег заработать? Я даже не спросила как. Вот она меня в публичный дом и привела.

Пайпс уже только качал головой. У него не было даже сил восклицать.

– Да-да, в публичный дом. И бандерша там знаете кто? Герой Советского Союза. Я испугалась, закричала, но меня схватили и изнасиловали. А потом забрали паспорт и сказали, что, если откажусь, меня сдадут в милицию. Целый год я у нее работала. А потом она вышвырнула меня на улицу. И теперь я испорченный человек, кому я такая нужна? Нет счастья в жизни.

И она, достав из сумки платочек, аккуратно промокнула сухие глаза.

А вот у Пайпса глаза были действительно на мокром месте.

Он был и шокирован, и счастлив. Судьба этой милой девушки тронула сердце наивного, отзывчивого американца так, как никакой голливудский фильм. А счастлив он был потому, что, кажется, наконец встретил свою судьбу во второй раз (первый – это была мать Чарли). Как разительно отличалась эта простая русская девушка от его знакомых девушек в Америке. Те тупо жевали жвачку, говорили куриным языком рэпэров и едва ли могли показать на карте Европу. Эта знала писателей, и даже американских, прожила тяжкую жизнь и осталась притом душевным и открытым человеком. Только открытый человек может так честно и искренне рассказать о своей жизни.

Если бы старик Пайпс знал, что из всего повествования Светы только лифт и бандерша – Герой Советского Союза были правдой, он бы не поверил. Просто ему очень хотелось, чтобы это было правдой.

– Света, простите меня, старика. Я сначала думал, что вы обыкновенная… гулящая женщина. Я хотел воспользоваться этим, но теперь понимаю, как сильно это оскорбило бы вас.

«Оп-па, – подумала Света, – перестаралась».

– Давайте просто говорить с вами, вы мне будете читать стихи, а я буду вас слушать, кажется, я начинаю молодеть.

«Вот это другое дело», – успокоилась Света.

А зря. Она еще не знала, что Пайпс – отец хозяйки гостиницы.

У Чарли со Светой, да и другими проститутками, промышляющими в отеле, были весьма напряженные отношения. Как-то раз она застала именно Свету в лифте, делающую минет сразу трем поддатым финнам. Скандал вышел грандиозный. Чарли выперла из гостиницы и финнов, и Светку, и заодно всех ее коллег.

Правда, через два месяца все стало на свои места, но Света старалась не попадаться Чарли на глаза.

– Я приглашаю вас на обед, – торжественно произнес Пайпс.

И это звучало так, словно он предлагал руку и сердце.

– Благодарю, – сдержанно произнесла Света.

Она сама себе сейчас ужасно нравилась.

Шум, крик, вскакивания с мест и беготня… Чарли достала свой мундштук, вставила длинную сигарету и закурила. Дым улетал в потолок и тут же исчезал, вытянутый хорошей вентиляцией.

Американец несколько раз подбегал к Чарли и говорил:

– Это невозможно, но чертовски заманчиво!

Чарли даже это не радовало. Ей почему-то вдруг все стало безразлично. Она смотрела на Ахмата, который заискивающе улыбался Шакиру, и думала, что ошиблась в этом человеке, но ей было ничего и никого сейчас не жаль. Кроме самой себя.

Собственно, что она собиралась сделать? Поменять порядки в этой стране? Изменить вековой характер русских? Сблизить Восток и Запад? Нет. Она так далеко не загадывала. Она поставила себе в жизни скромную, но вполне достижимую цель – построить в России отель.

Перед Богом, если он есть, она явится одна, без московских банкиров, без Шакира, без Ахмата и даже без отца. И что она скажет, когда Бог спросит: ну и как? Неужели станет валить на каких-то мелких людей, помешавших ей выполнить Миссию? Нет. Она не станет, потому что никто ей не помешает. Она или сделает, или умрет…

Чарли вздрогнула от собственных мыслей и от того, что поняла: умереть в этой стране куда легче, чем жить.

Если бы пять – десять лет назад ей кто-нибудь сказал, что она будет думать о смерти, и в связи с чем – с отелем? – она бы сочла это дурацкой шуткой. Вот и вздрогнула сейчас: что это со мной? Ну-ка, Чарли. Выше нос!

Сибиряк так и не проснулся. Чарли, собственно, уже на него и не рассчитывала. Она надеялась только на чудо.

«Я как русская», – с ужасом констатировала она.

– Итак, господа. – Чарли загасила сигарету и спрятала мундштук в карман. – Я полагаю, вы успели обдумать мои предложения и можно перейти к голосованию.

В зале сидело одиннадцать человек. Впрочем, количество людей не имело значения. Голосами тут были акции. А их расчет слишком хорошо был известен Чарли. В лучшем случае сорок пять процентов на ее стороне, сорок пять на стороне Шакира. Теперь все и решится.

– Прошу, господа.

И она положила в белую коробку двадцать пять своих шариков.

Американец подбежал к столу, заканчивая с кем-то говорить по мобильнику.

Чарли только услышала конец разговора:

– Yes, yes, sure…

Очевидно, советовался с держателями, которых представлял.

– Мистер Кампино, – улыбнулась Чарли, – прошу.

– Я не верю тебе, – сказал американец и положил свои шарики… в белую коробку.

Чарли качнула головой. Ну и шутки.

Шакир встал и бросил свои двадцать шариков в черную коробку.

Пока все идет по плану.

Сорок пять против двадцати.

Банкиры еще дошептывались, и это давало надежду Чарли.

Затем встал самый молодой из них, подошел к коробкам и, состроив некую виноватую мину Чарли, опустил шары в черную коробку. Нет, они не рискнули, они боятся чеченцев.