Джим вернулся на прежнее место, усевшись в дешевое кресло рядом с Псом, только на этот раз взял с собой мобильник. Снова начав вырезать, он продумывал новую стратегию.

Предполагая, что Вин последовал совету и порвал с Девиной, и что парень прорвется-таки через щиты Марии-Терезы, Джим задумался, какую же, черт возьми, роль играет во всем этом «перепутье». Да, может, ему и удалось собрать их в одном месте вечером в пятницу, но что он сделал кроме этого?

Либо это простейшая работа на свете, либо он что-то упускает.

Чуть позже Джим взглянул на часы. И через полчаса сделал то же самое. Матиас быстро работал. Всегда. Да и просьба была простой: проверить регистрацию и владельца пятилетней Тойоты Камри и просмотреть криминальное прошлое. Такие вещи занимают два щелчка мышью, шесть ударов по клавиатуре, ну, и примерно наносекунду.

Только если не возникло нечто срочное, связанное с национальной безопасностью. Или же в данных Марии-Терезы что-то нашли.

* * *

Есть причины, по которым в темных переулках люди чувствуют необходимость обернуться. Веские причины, по которым большинству хочется поторопиться, даже если на улице не холодно. Отменные причины, объясняющие, почему ночью освещенные улицы куда более предпочтительны.

– О… Боже, нет… пожалуйста…

Взмах монтировкой, направленный вниз, оборвал молитвы, резко вырубая мужчину, как будто выключив свет: в одно мгновение он есть, в следующее – ничего, кроме темноты. В одно мгновение слышен чей-то голос, в следующее – лишь тишина. Теперь на их лицах кровь.

Когда он убивал человека, ярость управляла его рукой в большей степени, чем любая сознательная мысль, и гнев давал ему ту силу, предвещавшую, что много времени это не займет. Всего лишь еще один удар, а, может, обойдется и без него, и наступит больше, чем временное затишье.

Переместив свой вес так, чтобы получить наибольшую отдачу от нисходящей траектории, он…

В дальнем конце переулка показались фары автомобиля, две освещенные тропинки уперлись в кирпичное здание слева и залили светом его шероховатую стену.

Нет времени для другого удара. В долю секунды его будет видно так же четко, как если бы он стоял на сцене театра.

Развернувшись, он бросился в противоположную сторону переулка, побежав так быстро, как мог. Когда он завернет за угол, они увидят его куртку и затылок бейсболки, но в Колдвелле сотни черных ветровок из гортекса, а черная шляпа – всего лишь черная шляпа.

Тормоза взвизгнули, а потом кто-то что-то прокричал.

Со всех ног он мчался только три квартала, а когда его перестали преследовать крики и рев автомобиля, замедлил шаг, а потом нырнул в дверь, над которой не было освещения. Переводя дух, он снял ветровку, сунул в нее монтировку, делая из рукавов узел за узлом, обвязывая улику.

Машина была припаркована неподалеку, поскольку он оставил ее не на парковке «Железной Маски», просто в целях безопасности. Что оказалось верным решением.

Даже восстановив дыхание, он оставался в укрытии. Примерно через пять минут завыли полицейские сирены, и он увидел, как мимо проехали две машины. Спустя полторы минуты пронеслась третья, без опознавательных знаков, с приделанной к приборной панели мигалкой.

Когда другие не показались, он снял бейсболку, скомкал ее и запихнул в карман джинсов. Затем снял пояс, задрал кофту и прижал к груди окровавленную монтировку и ее обертку. Вновь прикрывшись, он тенью выскользнул из дверного проема и направился к своей машине, стоявшей меньше, чем в четверти мили.

Он шел не быстро, и не медленно, оглядываясь глазами, но не вертя головой. Для обыденного наблюдателя он являлся всего лишь простым пешеходом, разгуливающим после полуночи, молодым парнем, собиравшимся встретиться с друзьями или направлявшимся домой к подружке. Когда он столкнулся с парой парней, бездомной женщиной и кучей парочек, то в нем не было ничего необычного, он был абсолютно незаметным.

Машина стояла там, где он ее и оставил, и ему пришлось садиться в нее очень осторожно из-за того, что было спрятано под кофтой. Заведя двигатель, он выехал на Торговую, и, когда мимо проехала скорая, он отъехал в сторону, уступая ей дорогу согласно правилам.

Нет нужды торопиться, мальчики, подумал он. Учитывая, как сильно он ударил того парня, ему уже не помочь.

Свернув к реке, он придерживался общего транспортного потока на тех участках, где тот был, но в столь позднее время на дорогах народу немного. И чем дальше он отдалялся от центра, тем менее людно становилось.

Через добрые пятнадцать миль, он подъехал к краю дороги.

Никаких уличных фонарей. Никаких машин. Всего лишь оТрэзок асфальта с деревьями и кустиками, перетекавший в обочину из гравия.

Выйдя из машины, он закрыл ее и начал пробираться сквозь деревья, направляясь к реке. Оказавшись на берегу Гудзона, он посмотрел на противоположный берег. Там было несколько домов, в которых свет горел лишь у двери, значит, жители спали, хотя все равно не имело значения, спят ли они, лежат в кровати или даже ходят по своим кухням, ища, чем подкрепиться. Его никто не увидит. Река здесь широкая, широкая и глубокая.

Задрав кофту, он вытащил монтировку, и, собравшись с силами, бросил ее в воду вместе с купальным костюмом в виде ветровки. Со звоном и совсем небольшими брызгами, вещица в мгновение ока затонула, и никогда уже не будет найдена. В этой части русло находилось, по крайней мере, в десяти футах вниз по реке, но что еще лучше, он выбрал место, где течение Гудзона менялось – оно не только унесет монтировку прочь из Колдвелла, но и утянет ее на середину, подальше от берега.

Он вернулся к машине, забрался в нее и продолжил свой путь.

Он еще какое-то время ехал, слушая местное радио, умирая от любопытства, что же доложит полиция о случившемся в переулке. Но ничего не было. Хип-хоп, поп-рок на FM и теории заговора да разговоры глав правового крыла на АМ.

Продолжая двигаться, изредка поворачивая направо и налево, он думал о том, как все сегодня обернулось. Он чувствовал, что старые обычаи и привычки берут над ним верх, а это было плохо… но, на каком-то уровне казалось неминуемым.

Сложно изменить свою сущность. Очень сложно.

Убийство тех студентов прошлой ночью немного шокировало, но инцидент с монтировкой казался обычным делом. И толчок к убийству был гораздо незначительнее. В том клубе парень не вел себя агрессивно по отношению к ней. Он поимел ее, и этого оказалось достаточно. Один взгляд на самодовольную улыбку, расплывшуюся на его лице, когда он вышел из уборной, в которой они исчезли, подписал сукину сыну смертный приговор.

Но так больше не могло продолжаться. Ему хватало ума понимать, что если продолжит убивать мужчин в центре города, его шансы быть пойманным будут возрастать с каждым оставленным телом. Так что ему нужно либо остановиться… либо убирать за собой.