— Прошу вас, садитесь, месье.

Французский миссис Лорейн был безупречен.

Аббат опустился на чиппендельский стул. Приглядевшись, пожилая дама увидела, что он посмотрел на нее с некоторым удивлением, и это польстило ей. Он была во многом неземной женщиной, но даже у нее было тщеславие. Миссис Лорейн знала, что обладает способностью к языкам, и ей нравилось, когда она производила этим впечатление на окружающих. Она знала также, что обладает прекрасным вкусом, — и об этом говорила обстановка гостиной и ее собственное утреннее одеяние. Наконец, третьей ее гордостью — к которой была причастна и ее служанка Араминта, — являлись необычайно воздушные, по форме напоминающие сердечко так называемые королевские булочки, которые она всегда предлагала своим утренним посетителям вместе с бокалом хорошего вина.

— Я пришел к вам, мадам, чтобы передать праздничные пожелания.

— Какая неожиданная честь, месье. Что касается ваших добрых пожеланий, то тут вы никогда не заставляете себя долго ждать. Но ведь до Рождества еще больше месяца.

Аббат не обиделся на ироничность ее тона и пояснил с тенью легкого смущения в голосе:

— Я слишком долго жил затворником, и все это время друзья могли только интуитивно догадываться о моем уважении. С моей стороны было не слишком хорошо допускать такое.

Миссис Лорейн улыбнулась.

— Тем более приятно, месье, что интуиция ваших друзей получает такое веское подтверждение.

Еще с минуту-другую они наслаждались обменом любезностей в виде тонких намеков и элегантных и остроумных фраз, к которым оба привыкли с детства. Но тем временем оба следили и за тем — хотя не показывали виду, что следили, — как постепенно завязывается между ними настоящее общение, словно цветок, распускающийся прямо в руках. Этот час встречи нес им что-то новое. Таково было привычное отношение этих людей к любой фазе любого дня. В каждой новой минуте было что-то значительное, каждая новая минута ознаменовывалась каким-то потаенным открытием. Это было своеобразное инстинктивное подтверждение христианского постулата о том, что все происходящее — во благо.

На взгляд аббата, миссис Лорейн по своему возрасту была ближе к восьмидесяти годам, чем к семидесяти, но она сидела на своем стуле с высокой спинкой безупречно прямо, не позволяла себе отклониться назад, ее руки в муфте были спокойно сложены на коленях, а маленькие ноги в изящных домашних туфлях без каблуков покоились на специальной, покрытой ковриком скамеечке. У миссис Лорейн были роскошные седые волосы, уложенные в высокую прическу и лишь немного скрытые кружевным чепцом с черными лентами, завязанными под гордо вздернутым подбородком. Белый кружевной фишу пересекал на груди ее свободное платье из серого шелка с бесчисленным количеством нижних юбок и оборок на подоле.

Одеяние было, что и говорить, несколько старомодное — платье внизу расходилось колоколом, и сейчас уже так не носили. Но миссис Лорейн считала, что дожила уже до таких лет, что может позволить себе одеваться, как ей удобно, а не как требует мода. Это богатство нижних юбок было нужно для того, чтобы скрыть, что под ними уже ничего не было. Без них, думал аббат, она была бы похожа на изголодавшуюся птичку. Под слоями шелка не было ничего, кроме голых старческих и хрупких костей. Но старой женщиной миссис Лорейн была только в физическом отношении. Ее голубые глаза, смеющиеся губы, свежий и чистый голос так и дышали молодостью. К тому же у нее была великолепная память, а суждения отличались быстротой и категоричностью.

В гостиной, пахнувшей свежестью, заполненной чиппендельской мебелью, клавикордами, муслиновыми занавесками, миниатюрами, книгами и фарфором, казалось, негде было повернуться. Но зато все, что лежало на полках и в ящиках, было безупречно красиво. Один только осмотр части этих вещиц сделал бы счастливой какую-нибудь девочку на целый день, подумал аббат. Конечно, при условии, что эта девочка будет аккуратно обращаться со всеми этими сокровищами.

Аббат был уверен в том, что Стелла обращалась бы с этими вещицами бережно. Она ничего не уронила бы, не разбила, не поломала…

Служанка принесла на подносе вино и «королевские булочки». Аббат съел одну, и ему очень захотелось, чтобы Стелла попробовала тоже. Он был почему-то уверен, что она ест, как птичка: извлекая из вкусных вещей максимум удовольствия и не оставляя после себя ни одной крошки. Вообще-то дети любят сорить и вертеться во время еды, но он был уверен, что Стелла не такая.

На столе радом с миссис Лорейн лежал изящный ларец из кедра, инкрустированный слоновой костью. Ларец для вышивания. Аббат решил, что это, наверное, давний подарок из Индии от ее погибших сыновей. Крышка ларца была откинута, и он увидел внутри множество мелких отделений с тоже распахнутыми крышечками. Катушки из слоновой кости с шелковыми нитками разного цвета, подушечка для иголок в форме клубнички, серебряный наперсток и ножницы в форме какой-то птицы… Неужели лебедь?..

Стелла, наверное, уже достигла того возраста, когда девочек начинают учить вышивать.

Внезапно аббат де Кольбер поймал себя на том, что вот уже в течение пяти минут совершенно не слушает, что ему говорит хозяйка дома. Он невольно виновато посмотрел на миссис Лорейн.

— Ваши мысли блуждают в облаках, месье?

В ее тоне он уловил строгие нотки. Правильно. Миссис Лорейн никогда и подумать не могла, что в своей собственной гостиной натолкнется на что-либо, хоть отдаленно напоминающее дурные манеры, да еще и со стороны всегда изящно-вежливого аббата.

— Прошу великодушно простить меня, мадам. Я просто подумал о том, в какой восторг привел бы ребенка ваш ларец.

— Да, — сказала миссис Лорейн. — В этой комнате найдется немало вещиц, которые привели бы ребенка в восторг. К сожалению, среди моих знакомых совсем нет детей. Я, признаться, веду себя с ними робко и стесняюсь пригласить кого-нибудь к себе.

Хозяйка говорила вежливо, но, когда она замолчала, аббат заметил напряжение в уголках ее рта и обвинил в этом себя. Наверное, ее внуки также погибли в Индии. Дурак! Какой же он дурак! Да что же это с ним сегодня?!..

Но инстинкт подсказывал ему, что, раз уж он зашел столь катастрофически далеко, нужно идти и дальше. И если необходимо, то сделать даже шажок к тому сближению, которого он всегда боялся.

— Я тоже робок с детьми. Мой собственный ребенок умер в очень раннем возрасте.

Миссис Лорейн быстро подняла на него глаза, и щеки ее слегка порозовели. Ей было, конечно, очень приятно, что неприступный аббат позволил себе так довериться ей. Если минуту назад он и сделал ей больно, то сейчас, этим своим признанием, исцелил рану.

Наверное, миссис Лорейн еще более одинока, чем ему представлялось до сих пор. Что ж, раз начал, то терпи. Он решил выдержать все ее вопросы.

Впрочем, она не собиралась задавать вопросы… Значит, он вынес ей верную оценку, еще когда только появился в этой гостиной. Всем своим видом миссис Лорейн показывала ему, что не станет ничего выпытывать. Пусть он сам расскажет все, что пожелает и когда пожелает. И это все, что она от него ждет.