В то утро в Пустосвятове был большой переполох. Во-первых, сказывали, прилетал вертолет, приземлялся на горушке над речкой, и выскакивали из него странные существа все в серебряном, как пить дать, инопланетяне. Существа эти визжали страшными голосами и прыгали в речку купаться. Во-вторых, видели колдуна Романа, того, который в сарае сгорел на днях. Разгуливал живой и здоровый, только еще более страшный, чем прежде: на башке рога, изо рта клыки торчат, а за спиной – черные крылья, как у летучей мыши. И еще видели какую-то девку в белом, что шастала по лесу и с пронзительным воем гналась за пьяным Микошей, и спасся мужик лишь тем, что свалился в глубокую яму и засыпался сверху прошлогодней листвой.

Марья Севастьяновна, бывшая жена Василия Васильевича Воробьева, которую все побаивались, во-первых, за ворожбу, а во-вторых, из-за сына ее Ромки-колдуна, выслушивала все эти россказни молча, поджав губы. В инопланетян и лесных сумасшедших девок она не верила. А вот в то, что Роман вновь наведывался в Пустосвятово, не только верила, а просто-напросто знала это наверняка. Потому как, встав утром, обнаружила в сенцах на полу возле входной двери серебряный перстенек с ноздреватым зеленым камнем. Ясно было, что ночью или ранехонько утром кто-то просунул подарок в щелку под дверь. Перстень этот отцовский и много лет назад, сказывали, исчез в реке. Ясно, что возвратить пропажу под силу было только Роману. Марья Севастьяновна хотела поначалу перстенек надеть на мизинец. Но передумала. Не к лицу старухе расхаживать с подобными штучками на изуродованными старостью узловатых пальцах. К тому же будто неведомый голос едва слышно шепнул: “Остерегись, старая”.

Тайных голосов Марья Севастьяновна всегда слушалась и потому припрятала сыновний подарок в тайничок под половицами.

И еще Марья Севастьяновна на сына своего непутевого злилась. За то, что он, перстенек отыскав, с матерью своей словом не перемолвился. Что этот перстень может, Роману известно. Да не все. Самое главное, самое важное его свойство только Марье Севастьяновне ведомо. И если б Роман про это свойство знал, не стал бы он такими презентами раскидываться, а берег бы его пуще ока.

Но как был Роман самоуверенным глупцом, так таким и остался.

Если бы кто-нибудь удосужился проследить за странными гостями Пустосвятова, то увидел бы, что километров через пятьдесят на удобной полянке вертолет приземлился и здесь дожидался, пока по дороге подоспеют к нему джип и изрядно замызганная “шестерка”. После этого беглецы принялись спорить, но почти сразу стало ясно, что в споре побеждает блондинка в серебристом комбинезоне, прилетевшая в вертолете. Если кто и пытался возражать ей, то только Роман Вернон. Но возражал он больше из вредности своей, нежели по существу. Все закончилось тем, что блондинка и высокий парень, которого пошатывало, как пьяного, пересели к остальным в джип, а вертолет улетел налегке, без пассажиров. Джип со всей компанией покатил по дороге, ведущей к шоссе. И “жигуль” господина Вернона последовал за ним.

Мысль укрыться в Москве показалась Роману не слишком удачной. Он вообще опасался больших городов, находя, что их воздух вреден для его удивительного дара, а вода там повсюду отравленная и неживая, утратившая свою чудодейственную силу. Чтобы заставить водопроводную воду исцелить хотя бы бородавку, Роману требовалось столько же силы, как и для того, чтобы поставить на ноги с помощью пустосвятовского родника какого-нибудь инфарктника. Но Москву выбрала Надя, справедливо полагая, что в многолюдстве легче укрыться. К тому же у нее там были свои связи. Какие – она разъяснять не стала.

Ехали неспешно. Только к вечеру следующего дня почувствовалось присутствие каменного монстра: старые одноэтажные домики сменились полинялыми, когда-то белыми коробками. Потом опять пошли коттеджи, теперь уже новенькие, богатые, зачастую недостроенные – все красный или белый кирпич и сверканье оцинкованного железа на крышах. Кирпичные заборы в человеческий рост заканчивались острыми пиками металлических решеток. И наконец, плотными рядами встали безликие бетонные многоэтажки. Они въезжали в район новостроек. Надя указывала дорогу, которая Роману напоминала хитроумный лабиринт. Правда, и Надя пару раз сбивалась с пути, пока наконец не отыскала среди схожих кварталов нужный ей лоскут. Машины оставили на стоянке возле железнодорожных путей, и через пустырь, заросший березняком, беглецы направились к стоящему несколько на отшибе панельному дому. Никто не спрашивал, откуда у Нади взялись ключи от двухкомнатной квартиры на первом этаже.

С первого взгляда было видно, что в квартире давно никто не жил. Из мебели только несколько табуреток, стол да буфет сохранилась на кухне. В комнатах на полу валялись грязные засаленные матрасы. На окнах висели полуистлевшие занавески. Повсюду серым пухом кучерявилась пыль. Но все так устали, что тут же повалились на матрасы. И проспали без просыпа до утра.

Утро же повергло их в недоумение и растерянность.

– Я спрашиваю, каковы ваши планы, да и есть ли они вообще? – повторял Роман, расхаживая по крошечной кухоньке, с непривычки постоянно натыкаясь на стены. Давненько он не жил в таком ограниченном пространстве.

Он вообще не любил каморок, низких потолков, коридорчиков, где нельзя развернуться, в этих закоулках он физически ощущал, как истаивает его сила.

– У нас один план, – хмуро отвечал Стен, – они не должны попасть в Беловодье, а остальное меня мало волнует.

– “Мало волнует”, – передразнил его Роман. – Я понимаю, ты смелый человек, а я нет. И не желаю подыхать только потому, что кому-то хочется сорвать большой куш.

– Мне тоже не хочется умирать, – признался Стен, – но что делать, если зацвел бамбук.

– Зацвел бамбук? – переспросила Лена.

– Ну да. А его семенами питаются крысы. Они плодятся и собираются в стада, и полчища крыс лезут и лезут, не обращая внимания на смерть дружков, и остановить их нашествие невозможно.

– Пока они не потонут в озере, – напомнил Роман. – Значит, у нас один выход – заманить их в воду и утопить.

– Беловодье для этой цели не подойдет, – заметил Алексей. – Они его просто-напросто сожрут.

– Это смешно? – спросил Меснер и приготовился улыбнуться, ему показалось, что кто-то пошутил, только он не понял – кто.

Все замолчали. Да, с крысами было как-то понятнее, чем с людьми. Крыс много, но их можно давить, в этом нет ничего аморального. Давить людей, как крыс, невозможно.

– Мы имеем надежду на то, что никто не войдет в Беловодье без ожерелья. Люди, которые имеют водяную защиту, защищены, – напомнил Меснер.

– Это ограда неуязвима, – поправил его Алексей. – А люди всегда слабы.

– Ты бежал из Беловодья зря. Теперь у тебя нет защиты. Если бы ты остался с нами, все было бы о'кей. – Меснер не удержался, чтобы не попрекнуть отступника.

– Чужие ошибки не стоит считать. Можно оказаться в накладе. – И, откинув голову назад, Стен смерил надменным взглядом Эда.