— Разве призывает Аллах убивать тех, кто живет с нами в этом мире?

— Волки. Просто они опасны.

— Ты родом из Харачоя, но ты давно не был на родине.

— Да, мои братья сражаются с неверными, я понимаю… Но я веду борьбу своими методами, и сила слова порой бывает действеннее, чем сила оружия.

— Ты сам ответил на свой вопрос. Волки говорят нам, что они знают законы — они не тронут наших овец, даже если придут голодные времена. Волки живут в этих краях, они пришли с берегов Хулхулау. Мы называем эту стаю Хулхулау. Одноухая ведет волков за добычей, но кто-то ее побеспокоил в горах…

— Моджахеды живут в горах. Джихад стал смыслом их жизни.

— Да.

— Отец, мы не перестанем бороться до полной победы. Клянус Аллахом.

— Кто-то спугнул волчицу.

— Да, отец, всякий мечтает стать шахидом, погибнуть за веру.

— Волки не умирают просто так. Они ищут еду. Или сражаются за территорию. Эти места прокляты языческим богами. Эта пещера.

— Да, отец, я слушаю. Мой дед, говорил мне, что там…

— В той пещере живут души. Их нельзя было хоронить в священной земле. Они стали мучениками после смерти.

— Чьи же это души, отец?

— Неверных.

— А что вы еще знаете про эту пещеру?

— Больше ничего. Одноухая выла не так как всегда. Кто-то чужой пришел в горы. Ты говорил про джихад. Знаешь ли ты что такое джихад?

— Это борьба.

— Джихад — это прежде всего усердие в вере.

— Я молюсь, отец.

Вдруг старик стал торжественно строгим и голосом высоким проговорил, будто молитву из книги праведных мусульман:

— «Пришел человек к Посланнику Божьему и сказал: “Укажи мне дело, равное джихаду”. Тот ответил: «Я не нашел подобного дела… Бойцу джихада воздастся даже за следы его лошади, когда она пасется на длинной привязи”».

— Инша Аллах! — воскликнул Ризван.

— Помни, что джихад — это усердие в вере. Волчица придет, она придет и станет выть последний раз. Так говорят старики. Она устала.

— О чем ты, старик?

— Помни, усердие в вере.

Пришла машина. Ризван обнялся с Майрбеком. Тот сказал ему, что нужно собираться. Вроде бы тихо на дорогах. До Грозного ехать часа два, может, еще дольше.

— Федералы зверствуют на постах, — сказал Майрбек. — Но у меня удостоверение. Проедем. Эти собаки шмонают даже наши машины. С ними надо быть жесткими, тогда они понимают, что мы не просто крестьяне.

Старик присел на колено и снова стал чинить упряжь, он не обращал внимания на разговоры молодых.

«Волчица придет и станет выть последний раз… Кто-то чужой пришел в горы…» — Ризван все думал о словах старика.

— Старик говорит, что в горах чужие люди.

Майрбек поправил пистолет на поясе.

— Если что, наши братья тебя прикроют. Нам сообщат о движении. Старик мудр, но он живет по старым законам. Мы больше не можем соблюдать законы адата так, как это предписано нашими обычаями. Все в мире перевернулось. Одни чеченцы уходят служить кафирам, становятся мунафиками — изменниками. Другие идут в горы. Скажи там своим, кто владеет темой, здесь были арабы — наемники. Они могли зайти в любой дом и потребовать себе на утеху дочь или сестру хозяина. Были случаи убийств. Местные люди не хотели терпеть такое надругательство над обычаями. Мы, чеченцы, оказались между двух огней. Федералы — враги чеченцам. Но те, кто пришли с Хаттабом, были не меньшие враги нам. Они стали устанавливать свои законы. Но ты же знаешь, в горах первое — это законы стариков, наши обычаи. Ислам. Да — это вера истинная и нерушимая. Аллауху акбар! Это так есть и будет. Но только вера в правильность наших законов и неукоснительное соблюдение воли стариков позволила чеченцам выжить во все времена. Теперь мы, молодые, можем не слушать стариков… Будет беда. Шамиль — великий воин. Но он держит возле себя черных арабов и держит перекинувшихся в нашу веру христианских муртадов. Я не верю им. Они предадут наших, могут предать еще раз, если предали своих. Шамиль говорит так, он говорит словами из святых книг: «Пришел человек к пророку и спросил: “Один сражается ради добычи, другой сражается ради славы, а третий сражается, дабы показать себя; кто же из них следует по Божьему пути?” Пророк сказал: “Тот, кто сражается, дабы слово Божье было превыше всего, следует по Божьему пути”».

Майрбек снова потрогал пистолет на поясе. Он перевернул часы на запястье.

— Пора ехать. Скажи мне, за что сражаемся ты и я? Или Шамиль? Или те черные арабы, изнасиловавшие наших женщин? Или неверные? Или мунафики?

— Ну, брат, это долгий спор. Нужно разобраться.

— Разобраться… Как? В чем же истинная вера?.. Инша Аллах!

— Инша Аллах!

Ризван собирался ехать. Он бросил сумку на заднее сиденье черной «Волги» Майрбека. В сумке были важнейшие документы, видеокассеты с кадрами борьбы.

Конечно, понимал Ризван, основные материалы пишутся в Лондоне, там профессионалы, там Эдди Эдисон и Диана Ролсэн. Они смогут правильно составить тексты и правильно их отредактировать. Но его материалы, добытые на передовой, ценны чистотой и непосредственным изложением.

Ромуальд Альпенгольц.

Ризван недолюбливал эстонца, и не мог объяснить причину своей к нему неприязни.

Альпенгольц смотрел на всех свысока, и хотя Эдисон был к нему приветлив и доброжелателен, Ризван врожденным чутьем горца понимал, что не так все просто в отношениях его коллег. Альпенгольц иногда представлялся окружающим как слушатель самого себя — он не желал принимать чьи-либо разумные доводы.

Ризван тоже занимал свою позицию в этой иерархии борцов.

Он привез стихи. Эти стихи вызывают неудержимое стремление бороться. У Ризвана была хорошая память. Инструкторы научили его многому, что пригодилось потом в борьбе.

Это были прекрасные стихи о борьбе:

Купалась равнодушная Москва

В объятьях зла и бездуховных оргий,

И были для неё как трын-трава

Чужая смерть и собственные морги.

И вот шахидов пламенный отряд

Задействован в священной постановке:

Творит он чудодейственный обряд

Для зрителей театра на Дубровке,

В жирующих мелодиях мюзикла

Копился страх для русских палачей.

Возмездие божественного цикла

Таила суть «норд-остовских» ночей.

И высился скалой Мовсар Бараев

Над жалким и испуганным Кремлём.

И кучке эфэсбэшных шалопаев

Казался он могучим королём.

«Сыграла в ящик» чкаловская тема,

Её сменили хаос и раздрай.

Поджала когти русская богема

И приглушила свой державный лай:

В то время как в Ичкерии