– Не жалейте: вы бы все равно не зашли,  – инстинктивно возразила Фиона, внимание которой было занято паттерном, постепенно вырисовывавшимся под карандашом Мейрид. – Нам крайне редко приходилось жить в подходящих условиях.

– В публичном доме, милорд,  – сказал агент.

Алекс опустился на стул.

– Что?

Агент, человек с широким, огрубевшим от ветра ирландским лицом и печальными, как у гончей собаки, глазами, заглянул в записную книжку.

– В публичном доме,  – повторил он. – Я, как вы понимаете, должен был расспросить маркиза, чтобы получить требуемую информацию. Он сказал, что не увидел ничего страшного в том, что девочки, когда он их нашел, работали в лавке окулиста. Но публичный дом – совсем другое дело. Маркиз сказал…  – Агент прервался, чтобы свериться со своими записями. – По его словам, позором для него является даже намек на связь с такой, как она.

Мучившая Алекса головная боль усилилась. Имей он сомнения относительно честности агента, было бы легче. Тем более что нечто подобное насчет позора он уже слышал от маркиза.

– Вы уверены? – спросил он, сдерживая желание в очередной раз потереть голову рукой. – Они работали в борделе?

Агент раздвинул губы в полуулыбке, продемонстрировав отсутствие нескольких передних зубов.

– Я бы не советовал додумывать и сразу делать выводы, сэр. Основным источником этой информации является некая Бетти, которая была там не то бандершей, не то кухаркой. По сути, известно лишь, что девочка бывала в веселом доме.

Теперь Алекса стало еще и слегка подташнивать.

– Сколько лет было девушкам в то время?

– Девушке, сэр. Информация касается только старшей – леди Фионы. Или Рыжей Фи, как ее там называли, поскольку была еще одна Фиона, Черная Фи. Точно неизвестно, когда леди Фиона начала. Свидетели вспоминают, что она была там примерно с год. Потом навестить ее приехал какой-то здоровый, грозный военный, и больше ее там не видели. С самой Бетти поговорить, конечно, не удалось: она благополучно скончалась четыре года назад,  – но ее дочь помнит, что рыжая девочка приходила четко, как часы, по понедельникам и четвергам.

– А эта свидетельница видела Фиону с клиентами?

Агент нахмурился.

– Она же была совсем ребенком, я имею в виду мисс Трики. Сидела на кухне у материнской стряпни. Видела только, как через кухонную дверь входила, а затем выходила девушка. А запомнила, потому что та ей время от времени подбрасывала монетки.

Алекс поборол очередной приступ головной боли. Он знал, что жизнь Фионы была очень трудна: Йен об этом рассказывал, да и она сама тоже,  – но то, что говорил агент… Невыносимо было даже представить, что столь умная и смелая девочка была вынуждена заниматься такими позорными, убивающими душу делами.

– Имеется… гм… кое-что и похуже, милорд,  – продолжил агент тем же ровным, спокойным голосом.

Алекс чуть не затряс головой, чтобы отогнать, казалось, до краев заполнившие ее тревожные мысли.

– Что?

– Доподлинно известно, что две эти юные мисс встречались по вечерам с группой взрослых мужчин. И они буквально рвались на эти встречи. Последнее особо подчеркивает один из клерков, работник мистера Макмарри. Правда, сам мистер Макмарри утверждает только то, что девочки научились делать отличные очки. Честно сказать, не знаю, имеет ли это какое-то значение…

После услышанного Алекса уже не удивляло презрение, с которым маркиз относился к своим внучкам. Их судьба совсем не имела для него никакого значения. Он твердо знал, что совершенное ею в ранней юности достойно только осуждения, и осудил ее навсегда.

Алексу следовало поскорее вернуться к ней. Следовало позаботиться о безопасности двух несчастных девушек, чтобы они вновь не очутились на дне. Он должен решить наконец, как помочь ей в дальнейшем, если, конечно, вообще в состоянии помочь.

– Прошу прощения, сын,  – услышал он голос за своей спиной.

Обернувшись, Алекс увидел отца и чуть не вскрикнул, пораженный его видом. Суини отнюдь не напрасно старался уберечь своего господина от любых встреч. Сэр Джозеф выглядел совершенно больным. Было видно, что ему тяжело, а лицо казалось почти пепельным от бледности.

– Присаживайтесь, сэр,  – приветствовал отца Алекс, взяв его под руку и подводя к стулу. – Вот сюда. Мистер Рейли как раз собирается уходить.

Отец, присаживаясь, кивнул:

– Я слышал, что он говорил. Такая жалость. Бедный ребенок.

Алекс взял колокольчик и, попросив пришедшего на звонок Сомса проводить агента, протянул Рейли руку:

– Благодарю вас, мистер Рейли. Вы очень тщательно поработали.

– А мне, честно говоря, даже жаль, что я поработал так тщательно, ваше превосходительство. Такая прелестная девушка, и вдруг это. Дальше вас это, естественно, не распространится.

Подождав, когда на удивление низкорослый и юркий агент выйдет, Алекс вновь повернулся к отцу.

– Зачем вы спустились, сэр? Вы же должны лежать.

– Мне это наскучило,  – улыбнулся сэр Джозеф. – Я прекрасно себя чувствую. Просто немного устал.

– Позвольте мне не согласиться, сэр. Ваше самочувствие нельзя назвать прекрасным,  – возразил Алекс, который продолжал стоять с задумчивым видом. – К тому же правительство уже успело получить от вас более чем достаточно. Я скажу Суини, чтобы собрал ваши вещи. Проведете пару недель за городом, с нами.

Сэр Джозеф поднялся, по-особому нахмурившись. Алекс хорошо знал, что означает это выражение отцовского лица.

– Алекс,  – произнес он неожиданно твердо,  – я устал, Алекс, не от того, что всю неделю думал. Я уже говорил тебе, что не собираюсь тихо умирать, сидя в гостиной, или во время бесцельной прогулки на каком-нибудь курорте. У меня здесь есть серьезные дела.

Алекс выпрямился, уперев руки в бока.

– Что ж, понимаю. Надеюсь, в число этих дел входит написание письма жене, в котором вы объясните, почему решили угробить себя работой здесь, а не вернуться к ней.

Наступила довольно продолжительная напряженная пауза, в течение которой оба мужчины смотрели друг другу в глаза, уверенные каждый в своей позиции. В конце концов прекратил это своеобразное противостояние тот, у кого оказалось больше если не выдержки, то здравого смысла.

Огорченно вздохнув, сэр Джозеф опустился на стул.

– Не думай, что ты нашел убедительный аргумент, мальчик. О том, что твоя матушка тревожится, я не забываю ни на минуту.

Алекс придал лицу нарочито строгое выражение.

– А вы не думаете, что она снимет с вас скальп, если узнает, что вы не исполняете предписания врачей? Я еще и Суини пожалуюсь.

Вновь посмотрев на часы, он предпринял усилие, чтобы скрыть чувство тревоги. Уже надо было ехать. И больше всего ему хотелось вскочить на коня и умчаться сломя голову. Но если он уедет, отец наверняка найдет предлог отказаться от переезда за город. А оставаться здесь до того, как будет получен ответ на то письмо, для него было смертельно опасно.