Но даже при том, что умом я понимала, как следует поступить, мое и без того исстрадавшееся сердце болезненно покалывало каждый раз, когда я пыталась себя убедить.

Думая и решая, я смогла прийти лишь к одной договоренности с собой: утро вечера мудренее, так что и выбор стоит сделать, когда проснусь.

Ложась, я не верила, что усну. Жу, таращась и кусая губы, пристроилась рядом, положив подбородок мне на плечо. А я… Просто не заметила, как провалилась в сон.

Я снова видела дом, самое обычное утро и разговор с отцом за завтраком. Я хорошо помнила именно тот день, и во сне все повторялось без малейших изменений: стрелка на часах, как приклеенная, застыла на половине восьмого, мы с необычной для утра бодростью дуем на чай в чашках и с хохотом едим приготовленные папой бутерброды. Мне весело и хорошо, потому что это утро так напоминает старую жизнь, до развода родителей, до болезненной дырки в душе. И не имеет значения, что возврата нет, а папа оказался дома лишь потому, что мама уехала на неделю. Совсем это не важно! Главное, что он остался ночевать накануне, а утром я проснулась от шума воды в ванной и бодрого, чуть фальшивого пения.

— Дочь, — издалека начинает отец, когда чай немного остыл и можно не складывать губы трубочкой, чтобы задумчиво дуть в чашку, запуская рябь по поверхности жидкости, — а ты не хочешь переехать от матери?

Мое сердце учащенно бьется, а мысли выпрыгивают из головы через уши.

— Ты о чем?

— Я хочу купить квартиру, так что там найдется комнатка и для тебя.

Говорить что-то страшно, а молчать еще страшнее.

— Точно?

Папа смеется, кивает и откусывает от бутерброда с колбасой здоровенный кусок.

— Конечно, это уже точно!

Я расслабленно выдыхаю и улыбаюсь.

— Наконец два года спустя я могу себе позволить то, что сразу после развода казалось невозможным, — сознается он. — Так что я даже немного благодарен твоей маме.

Я понимающе киваю и спрашиваю:

— А если ты встретишь кого-то и решишь вновь жениться, то я вам не помешаю?

— Ну, этого еще не произошло, так почему я должен загадывать? Сейчас у меня есть ты, а кто-то и когда-то — очень абстрактное понятие.

Я молчу, хотя хочется сказать папе, что он может передумать уже завтра или через день. Я молчу и мечтаю, как буду собирать вещи, чтобы вновь их разложить и расставить уже в новой комнате. Представляю такие же, как сейчас, завтраки. Планирую, как буду готовить ужины, а ведь отец не знает, что я научилась готовить!..

Сон ушел, как от толчка. Я села, отбросила покрывало и тыльной стороной ладоней вытерла слезы.

Кому угодно мой сон мог показаться таким хорошим и счастливым. Я тоже думала, что черная полоса моей жизни закончится вместе с переездом.

Не успела…

Авария случилась через день после нашего с папой разговора. Надежды на перемены оборвались.

— Онни, что ты? — Жу проснулась и обняла меня, прижимаясь и делясь теплом.

— Просто сон, просто сон, — прошептала я, убеждая и себя, и малышку. — Просто сон.

В темноте девочка настороженно вглядывалась в мое лицо, а я все пыталась не показать ей, как расстроена.

— Расскажи мне, сестренка Тиоли, — попросила Жу.

Я слабо улыбнулась девочке, зная, что она этого не видит, стараясь больше для себя, чем для кого-то. Людей, даже очень близких — а Жу за эти короткие дни стала мне почти родной! — куда легче убедить в своих неискренних, но более простых и понятных всем эмоциях. Проще показать спокойствие, равнодушие, счастье, чем словами выразить все то, что творится в душе.

Разве можно показать кому-то черное и страшное, что щемит и болит хуже, чем самая глубокая и смертельная рана? А эта боль не исчезает. Ее нельзя заглушить. Особенно если и заглушать не хочется. И ты разрушаешь себя… Медленно. Неизбежно. Все время вращаешься, как в вакууме, в своих эмоциях.

Я стиснула зубы, подавляя желание расплакаться.

— Что рассказать, Жу? — мягко спросила я. Никто и никогда не услышал бы в моем голосе боль, но девочка почувствовала ее, будто кожей, и прошептала:

— О чем ты печалишься? О том человеке?

— Да, малышка, о нем. — Я кивнула и быстро смахнула одинокую слезинку.

— Я слышала весь разговор Яозуши и господина… — вдруг задумчиво пробормотала Жу. — Они говорили, что… — Даже в темноте я видела, как малышка нахмурила лобик, вспоминая. — Они говорили, что господин не знает, где именно находится его брат.

— Да, — согласилась я, — знают только те, кто нам не скажет.

— И еще они вспоминали… Ли Чжи Вон… — пробормотала Жу.

— И? — напряглась я, чувствуя, что девочка хочет сказать что-то очень важное.

— Наверное, я не путаю, — не слишком уверенно произнесла малышка. — Думаю, что именно о ней они говорили.

— О ком? — уточнила я, обнимая Жу и боясь сжать ее хрупкие плечики слишком сильно.

— О деве водопада! — выпалила малышка и выдохнула.

— Объясни, пожалуйста, — не понимая, о чем она пытается мне рассказать, ласково попросила я.

— Раньше, когда… когда мама была жива, мы с ней ходили вверх по течению реки, — принялась рассказывать девочка. — Там есть невысокие скалы.

Я кивнула, хотя Жу не могла этого видеть. Скалы я помнила очень хорошо. Несколько высоких клыков будто выпирали из земли с частью речного берега. На вершине этого своеобразного холма росли деревья, придавая ему вид огромной, отделенной от тела головы. Проходя мимо, Ким Дже Су низко поклонился витавшему подле зубастого холма духу и с почтением произнес его имя.

— Вель, дух источника, — беззвучно повторила я те слова дракона и добавила чуть громче, уже для Жу: — Я видела это место.

— Там со стороны реки несколько больших камней закрывают спуск к воде, а сверху падает вода из подземного источника, — продолжила Жу. — Мы иногда ходили туда. Там, хоть река и кажется глубокой, есть небольшие отмели и можно собирать дары реки.

Я молчала, выжидая, когда девочка сама расскажет что-то важное.

— И там мы часто видели невероятно красивую девушку. Мама говорила, что она из клана драконов, дочь вождя.

Я аж вся подобралась, мысли хаотично метались, а планы, один другого невероятнее, хороводом проносились в голове.

— Часто она туда ходит?

— Вроде бы она любит бывать там каждое утро, — не слишком уверенно пробормотала Жу. — Ган Ён же умеют летать…

Я усмехнулась, припоминая, что единственный, хорошо известный мне дракон как раз летал очень плохо.

— Ты теперь пойдешь? — вздохнула малышка. — Не отправишься с нами, да, онни?

— Понимаешь…