Дима швырнул в свое зеркальное отражение полотенцем, сорвав его с плеча. И пошел в кухню завтракать. У него есть время. Еще часа два. Сейчас пока рано. Охрана трется вокруг Неклюдова в ожидании распоряжений. Ближе к трем часам дня все рассосутся. В магазине, одном из самых любимых в центре города, практически никого не останется. Уборщица, старый охранник и редкие покупатели не в счет. Он без особых проблем пройдет к нему в кабинет и вытрясет с него долг и приличные отступные.

Яичница, пара тостов с повидлом, теплый чай. Он быстро позавтракал, не торопясь, собрал вещи в дорожную сумку. Следующий час у него ушел на то, чтобы подстричься и выкрасить волосы в каштановый цвет, на фото в одном из паспортов он был именно шатеном. Тщательно выбрал себе одежду. Неброскую, но добротную. Классические брюки, темная рубашка, чуть светлее джемпер в полоску, куртка теплая и кепка с козырьком. Так бы, на его взгляд, выглядел служащий среднего звена. Завершили картину стильные очки в черной оправе.

Он встал перед зеркалом и порадовался. Он мало похож на того блондина, которым был еще утром. И хорошо, и славно. Яркая внешность ему теперь не помощник. Дима вернулся в гостиную, сел в кресло и прикрыл глаза.

Ему надо было собраться, отдохнуть и продумать возможные варианты своего отступления.

Что, если Неклюдов не захочет добровольно отдать ему деньги? Что тогда делать? Правильно, отобрать! И если понадобится, выстрелить ему прямо в узкий сморщенный лоб, терять уже нечего. Уже и так все потеряно. Дима сунул руку себе за спину. Пистолет плотно сидел под ремнем. Это хорошо. Ну что? Пора?

Он поднялся, взял сумку с пола и через минуту вышел из квартиры…

Утро у Воскобойникова выдалось сумасшедшим. Он метался с ориентировкой на оказавшегося живым Семена Боголюбова. На одиннадцать у него было назначено селекторное совещание с участковыми районов. У него одна надежда была на них. На кого еще? Кто, как не они, знают своих жителей? Были, правда, еще и ЖЭКи, но там все сложнее. Это он оставил на потом. На случай неудачи.

Потом надо было встретиться с пострадавшим. То есть с Сергеем Боголюбовым. Надо было снять с него показания и… сообщить новость. Уж какой она окажется для отца, одному Богу ведомо.

Ну и, конечно, Стрельников, которого следовало отпускать, держать его в СИЗО больше не имело смысла. И извиниться еще надо было перед этим слизнем удачливым. А не хотелось ни того, ни другого, честно!

Совещание прошло хорошо, на подъеме. Коллеги поняли все с полуслова, обещали позвонить, как будут результаты. Боголюбов пока запаздывал, и Олег решил начать со Стрельникова.

– Я ни при чем! – завопил тот сразу с порога, стоило конвойному доставить его в кабинет. – Я вообще не при делах!!!

– При каких? – изобразил удивление Воскобойников. – О чем вы, Михаил Федорович?

– Жанку я не убивал! В Серегу я не стрелял! Чего вы все на меня лепите??? – И он расплакался.

Ничего от лоска и самодовольства не осталось в скорчившемся на стульчике сутулом мужичке, размазывающем сопли по заросшей щетиной морде.

Тьфу ты! Смотреть противно!

– Михаил Федорович, вам следует успокоиться, – посоветовал ему Воскобойников. – Все хорошо.

– Да??? Хорошо??? А эти морды, что лапали меня двое суток?! Хорошо не опустили! Хорошо у него… – Он вытер лицо грязными ладонями, глянул на Воскобойникова с ненавистью. – Повторяю! Я! Никого! Не убивал! И ничего подписывать не стану! Я вам подпорчу отчетность!!! И еще хочу добавить… Жанка была сволочью и сдохла, как сволочь. А что касается Сереги… У меня было время подумать. И я решил, что…

– И что же вы решили? – поторопил его Воскобойников, потому что Стрельников неожиданно заткнулся, уставившись затравленным взглядом куда-то поверх шкафа в углу.

– Я решил, что все надо сделать по справедливости. Как положено по чести, так и сделаю. Мужики в камере немного про него мне рассказали. Говорят, он уважаем был на зоне. По чести, все по чести и совести…

И он снова согнулся в улитку. А Воскобойников едва не плюнул ему в голову.

По чести, по совести! Обосрался после баек камерных, только и всего! Понял, что не тот Боголюбов человек, которого кинуть на бабки можно.

Честь! Совесть! Что ты о них знаешь, слизень?!

– Да, деньги ему теперь понадобятся, – поддакнул Воскобойников, подписывая Стрельникову пропуск.

– Да? А зачем? – Он взял пропуск, почитал его, лицо озарилось несмелой улыбкой. – Вы что же, меня отпускаете?!

– Да. И вынужден принести свои извинения. Но сами виноваты. Если бы совесть в вас проснулась чуть пораньше, то и дел бы никаких.

– Отлично… Отлично… – приосанился сразу Стрельников и тут же спохватился: – А зачем Сереге деньги? Он что, снова влип, да? На адвокатов?

– Почти угадали, – хмыкнул Воскобойников, удивляясь прозорливости бизнесмена. – На адвокатов. Только не себе.

– А кому?!

– Сыну.

– К-какому сыну??? – Он снова съежился и почесал пятерней затылок, поглядывая на Воскобойникова, как на дурачка. – Сын-то его того… Мертвый он.

– Да вот живым вдруг оказался сынок его, Михаил Федорович. Второй удар для вашего друга.

– Удар? Д-да… Видимо, удар… Что же Серега-то зря того мужика, да? Опля-яя… Дела!!! Вот это Семен! Вот это да!!! И его мать… Она же того… Ох, блин! Как же с этим теперь жить Сереге?! Н-да-а…

Он лопотал все это минут пять, не сводя с Воскобойникова воспаленного любопытством и алчными подсчетами взгляда. Наверняка, тля, думал и гадал, как подешевле отделаться. Но тут страшные воспоминания о двух днях, проведенных в следственном изоляторе, видимо, пересилили жадность, и взгляд погас.

– Поможем, чё! Друг все же. Так я пошел? – Он трусцой двинул к двери. – У вас ко мне претензий нет?

– Нет, счастливо.

Воскобойников снова склонился над бумагами. У него не было сил смотреть вслед Стрельникову. И он даже на какой-то миг пожалел Боголюбова.

Вот судьбина у человека, а! Предал сын, из-за его предательства погибает жена. Погибает невинный человек. Из-за всего этого он попадает в тюрьму. Чудом возвращается раньше срока, и что его тут ждет?! А ждет его болезненное пробуждение. Оказывается, чудес никаких нет. Верещагина вытащила его с зоны, чтобы использовать в своих целях. Узнала, что сынок Боголюбова жив и здоров и, возможно, причастен к убийству ее мужа, взяла и вытащила папашу. Разбирайся, мол, сам с ним, если сможешь.

Так это, во всяком случае, виделось Воскобойникову.

А Боголюбов, чистая, хоть и преступная душа, бросился ей помогать. А после ее смерти стал искать ее убийцу. И сам едва не погиб под пулями. Но сынок, получается, пожалел папашу. Изрешетил, но не смертельно. Проучил, так сказать. И нигде у этого мерзавца не шевельнулось, что он поломал столько судеб! Нигде не екнуло, что из-за него сел в тюрьму отец, убив невиновного. Что из-за него наложила на себя руки его мать. Что погиб Алексей Гладьев, может, и от его руки. Что погибла потом жена Алексея Гладьева, сто процентов от его руки.