Другой француз, П.И. Жам[502], хороший знакомый Ромма, подробно рассказывал тому в одном из своих писем о «поездке в Сибирь», совершенной им летом – осенью 1784 г. вместе с графом А.К. Разумовским, у которого Жам служил гувернером. На самом же деле путешественники добрались лишь до Уфы[503].

Причиной подобной путаницы в использовании французами термина «Сибирь» было, думаю, не только действительно слабое знание ими географии восточных областей России, но отчасти и практика применения данного топонима в XVIII в. самими русскими. В этом столетии наряду с географическим понятием «Сибирь», обозначавшим азиатскую часть Российской империи к востоку от Уральских гор, существовало также административное понятие «Сибирская губерния», появившееся в 1708 г. после введения Петром I нового административного деления государства. Территории, обозначаемые этими двумя понятиями, не совпадали: губерния помимо собственно географической Сибири включала в себя также ряд сопредельных областей Европейской России, в частности туда входили и Вятка, и Пермь, и Кунгур. И хотя уже в 1720-е гг. западная административная граница Сибирской губернии отодвинулась на восток, сблизившись с географической, те или иные сведения о временах, когда административная «Сибирь» начиналась немногим восточнее Волги, вполне могли дойти до наших французских путешественников, что едва ли сделало для них смысл данного топонима более ясным. А потому, приезжая в Вятку, которая с 1727 г. к Сибирской губернии не принадлежала, или в Уфу, которая и вовсе в нее никогда не входила, соответственно Шапп д’Отрош и Жам полагали, что уже находятся в знаменитой «Сибири». Поэтому вполне возможно, что та «Сибирь», о путешествии в которую пишет Ромм, на самом деле находилась где-то в окрестностях Кунгура. Ведь этот город, который, по словам М. де Виссака, он посетил, тоже до 1727 г. входил в Сибирскую губернию.

А мог ли Ромм побывать еще и в «настоящей» Сибири, пусть если не у Байкала, то хотя бы в окрестностях Тобольска? Однозначно ответить на данный вопрос имеющиеся у нас источники не позволяют. Возможно, когда будут найдены – в московском ли фонде Строгановых или в пермских архивах – новые документы об этой поездке, мое предположение будет опровергнуто, но пока же отрицательный ответ мне представляется более вероятным, нежели положительный. В пользу этого говорят простые подсчеты. Путешествие, по свидетельству Ромма, продолжалось 6 месяцев: действительно, 11/22 июля они выехали из Петербурга в Москву, а 7/18 или 8/19 декабря Ромм уже писал из Петербурга отчет друзьям о своих странствиях. И хотя этот срок на первый взгляд кажется вполне достаточным, чтобы добраться до самых отдаленных уголков страны, в действительности же его надо делить примерно пополам, так как в него входит время и на обратный путь. Итого три месяца, чтобы добраться до намеченной цели. Последняя известная нам хронологическая веха этого пути – «начало августа» – приводится в дневнике путешествия из Нижнего Новгорода до Казани. Стало быть, путь до Казани занял примерно месяц. Оставалось еще два, но и дорога впереди была гораздо труднее.

В свое время Шапп, боясь опоздать на прохождение Венеры, гнал лошадей дни напролет, ел и спал в санях и сумел добраться от Петербурга до Тобольска всего за месяц – скорость по тем временам едва ли не рекордная, чему во многом способствовало зимнее время года, когда, по замечанию Ромма, «всё становится одной большой дорогой». Но и у аббата 2/3 времени занял путь после переправы через Волгу.

Наши же путешественники не спешили так, как Шапп, не изнуряли себя ночлегом в санях (все-таки с ними был 9-летний ребенок) и не жалели времени на ознакомление со встречавшимися по пути достопримечательностями, а потому и ехали в три раза медленнее: если Шапп домчался от Петербурга до Волги за 10 дней, то у Строгановых и Ромма, как мы видели, на это ушел месяц. Если же они, подобно Шаппу, сразу от Волги поехали бы в Сибирь, то при таком соотношении скоростей у них на это ушло бы практически все оставшееся до возвращения время. Однако их путь лежал не в Тобольск, а в село Ильинское, находящееся в окрестностях Перми. Здесь А.С. Строганов принял участие в торжественной церемонии учреждения наместничества 18 октября 1781 г.[504] Если же состоялась еще и поездка в Кунгур, то времени на путешествие куда-либо за пределы пермских владений Строгановых у них, скорее всего, уже просто не осталось. Пора было возвращаться, тем более что наступала осенняя распутица. Таким образом, вероятность посещения Роммом даже прилегающих к Уралу территорий «настоящей» Сибири, на мой взгляд, не слишком велика, а уж его путешествие к Байкалу и вовсе следует отнести на счет фантазии М. де Виссака, если, конечно, тот сам не стал жертвой невольного заблуждения, приняв сделанные Роммом выписки из какой-либо книги по географии за его путевой дневник.

О последующих поездках Ромма по России мы знаем гораздо больше благодаря его достаточно подробным путевым заметкам, а также письмам как его самого, так и Павла Строганова. Соответственно никаких разночтений в исторической литературе относительно этих путешествий нет. Ознакомившись с публикуемыми ниже заметками Ромма о поездке в Выборг и к водопаду Иматра[505], которое он и его подопечный совершили в 1783 г., читатель может из первых рук узнать о том, что предстало там взору путешественников и какие мысли увиденное навеяло автору дневника.

* * *

15 августа по ст. ст. 1783 г. мы покинули Петербург, чтобы осмотреть Выборгский водопад. Мы проехали по Финляндии с в[остока] на з[апад] 140 верст до Выборга. Отсюда мы отправились к водопаду, расположенному в 60 в[ерстах] на север. Таким образом, этот водопад, достойный внимания любознательных людей, находится в 200 верстах от Петербурга на широте, по очень приблизительным подсчетам, двумя градусами отличной [от петербургской]. Местность от Петербурга до Выборга идет вверх до середины пути, а затем понижается. Эту первую половину составляют несколько обширных равнин, слегка возвышающихся одна над другой. Изредка их пересекают русла немногочисленных ручьев. Там же видны несколько холмов и весьма многочисленные озера. Из большинства [этих озер], как можно заметить, не вытекают какие-либо потоки, несущие их воды к морю, что без труда объясняется составом здешней почвы.

Наклон первой половины пути – с запада на восток. Вторая половина, которая спускается к Выборгу с востока на запад, более неровная, и чем дальше продвигаешься вперед, тем более изрезанной выглядит поверхность земли. Сам город окружают обширные равнины, низменные и болотистые; они, похоже, служат основанием для холмов, крутые склоны которых вздымаются по всему их контуру. Поднимаясь по Карельской дороге от Выборга к водопаду, можно встретить еще много озер. Почва исчерчена множеством речушек, струящихся, иногда весьма живописно, среди лугов, покрывающих равнины этой части страны. Холмы, возвышающиеся здесь над равнинами, столь же высоки и круты, как и возле Выборга, но более многочисленны. В целом пересеченная нами местность походит на резервуар, стекавшая в который вода сохранилась лишь на самом дне, где образовала озера. Остальную часть резервуара составляют равнины, расположенные на разных уровнях. Такой характер [ландшафта] столь бросается в глаза, что даже человек, мало знающий о теориях физиков относительно прежнего строения земли, оказавшись в местности между Выборгом и водопадом, без труда определит, что здесь находилось раньше. Не консультируясь ни с физиком, ни с натуралистом, не углубляясь в анналы истории или географии, он скажет, что здесь был залив, а здесь – опасная теснина, там – остров, чуть дальше – перешеек, а та цепь скал образовывала берег. Тут море было глубоким, а там мореплавателю-варягу угрожали песчаная отмель или риф. И это первое впечатление подтверждается всем тем, о чем мы скажем далее.