Дзержинский сделал с железными дорогами то, что в правительстве Керенского хотел сделать Борис Савинков: ввел в ведомстве военное положение и милитаризировал его, а своим чекистам отдал распоряжение: «все внимание наших секретных оперативных отрядов сосредоточить на таких областях хозяйства, как снабжение, распределение и транспорт»446. В телеграмме Ленину он назвал это решение «шагами военного характера». Керенский не согласился с требованием своего министра обороны Савинкова. Вскоре после этого он потерял власть. Большевистский премьер Ленин охотно соглашался на такого рода меры. Именно в случае железных дорог они были неизбежны. Кто мог лучше всего внедрить их в жизнь? Председатель ВЧК. Но после спасения голодающего Поволжья Дзержинский стал ассоциироваться в глазах россиян не только с мечом революции. Он стал также и символом милосердия.

Когда Ленин объявил о введении Новой Экономической Политики, Лев Троцкий заявил: «как правящая партия, мы можем допустить спекулянта в экономику, но мы не пустим его в политику!». Что это означало? Усиление бдительности, чтобы в чрезвычайной ситуации не потерять власть. Это положение претворялось в жизнь так же усердно, как и замысел НЭПа, конечно руками чекистов. В результате у людей стало складываться впечатление, что ведомство на Лубянке – это уже не только карающий меч революции, но также и мать различных инициатив.

«Я иногда пробую разговаривать с членами политбюро о том, что общество поставлено под полную и неконтролируемую власть ГПУ Но эта тема никого не интересует» – вспоминал Борис Бажанов, секретарь Сталина, который перебежал на Запад и «обратился в другую веру». Бажанов говорит о ГПУ, так как вскоре после введения НЭПа ВЧК была переименована в неопределенно звучащее Государственное политическое управление – этого требовали новые условия. Но неопределенно звучащее название не изменило самой природы этого учреждения. Бажанов продолжает:

Но однако что-то дрогнуло: закончилась гражданская война, и надо было менять саму ВЧК, чтобы она не ассоциировалась исключительно с красным террором. Её «чрезвычайность» переходила теперь в «обычность», то есть этап романтизма был заменен этапом бюрократизма.

Появились предложения подчинить её Народному комиссариату юстиции, возглавляемому в то время Николаем Крыленко. Сам Крыленко утверждал, что ВЧК ужасает жестокостью и полной непроницаемостью к каким-либо мнениям, поэтому следует остудить ее поползновения и ограничить возможности путем подчинения его министерству449. Это означало бы, что чекисты на местах, где они отличались исключительной жестокостью, были бы под контролем губернских юристов. Потому что проблема с их самовольством действительно нарастала. Это хорошо иллюстрирует письмо Отдела по специальным заданиям Туркестанского фронта, направленное в ЦК ВКП(б).

Дзержинский категорически противился таким характеристикам, замыслам урезать права Комиссии – тоже. Все еще романтик, он относил созданное собственными руками ведомство к категории исторической миссии. Он обращался в политбюро, объяснял, что передача ВЧК под надзор комиссариата юстиции подорвет престиж Лубянки, уменьшит ее авторитет в борьбе с преступностью и подтвердит все распространяемые белогвардейцами рассказы о якобы творимом ею бесправии.

Он был неправ, так как Комиссия была «дисциплинированной партийной командой» только в отношении конкретных задач, которые ставились сверху. Но оставалась еще большая сфера недисциплинированности, в которой главную роль играло ничем не оправданное насилие. Удивительное явление: на экономическом фронте Дзержинскому удалось стать прагматиком, который покорно учился у рабочих и подчинялся специалистам, но как начальник ВЧК он не смог отказаться от роли странствующего рыцаря. Трудно поверить в то, что он не отдавал себе отчет в действиях своих людей. Ведь он сам издал ряд внутренних директив, которые запрещали издевательства над арестованными, грабежи и насилие; в случае их нарушения чекистам грозило наказание вплоть до смертной казни. Скорее всего, при контроле за исполнением собственных распоряжений ему не хватило того усердия, которое он проявил хотя бы в случае восстановления жизнеспособности железных дорог. Или во имя блага революции он предпочитал закрывать глаза на бесчинства чекистов, или он сам – почти не выходя из здания на Лубянке – напитался атмосферой «касты жандармов». Существует и еще одна вероятность: структура специальных служб развернулась в такую сложную сеть, что централизованно, из Москвы, ею нельзя уже было эффективно управлять452.

Бюрократизация ведомства на Лубянке формально сводилась к трем основным моментам: строгому соблюдению законности, концентрации усилий на экономическом секторе и смене методов работы, то есть замене открытого террора тайными действиями. 8 января 1921 года Дзержинский подписывает декрет О политике наказаний в новых условиях, по которому в тюрьмы и лагеря можно сажать только за серьезные преступления. «Схематическое распределение людей по их социальному происхождению – кулак, бывший офицер, помещик и т. д. – можно было применять, когда советская власть была слаба. В настоящее время следует тщательно изучить поступки «бывшего», чтобы его арест имел смысл», так как в противном случае «тюрьмы будут переполнены людьми, которые занимаются невредным ворчанием на советскую власть»453 – говорится в декрете.