Генерал замолкает, чтобы выбраться из остывшей воды и взять полотенце. Я уже забыла, что мы сидим голые и мокрые, хотя еще немного и губы посинеют от холода. Наилий вытирает меня, как ребенка, с головы и долго сушит полотенцем не успевшие отрасти волосы. Сам обсыпан каплями, как жемчужинами. Они катятся по его груди, собираясь в тонкие ручейки, и я провожаю их кончиками пальцев.

Купальня слишком белая для утопающего в золоте дворца. Светлее только парадный генеральский китель за мгновение до вспыхнувшего под саркофагом огня. Белый на Дарии — цвет смерти. И мы купаемся в нем все немыслимо долгое утро.

— Я ненавижу зависеть от чужой воли, — говорит Наилий, скручивая в кулаках концы обернутого вокруг меня полотенца. — Слишком многое завязано на твоего духа. Если он отпустит Рагнара раньше времени — все рухнет. Договор, эвакуация, обман с заложником. Лиенны — плохие воины, но навалившись толпой, они вскроют капсулу, как консервную банку, и разорвут нас голыми руками. Я не хочу, чтобы ты в этот момент сидела на соседнем от меня кресле. Дэлия, ты останешься во дворце вместе с Имари, притворяясь её служанкой. И не снимешь маску, даже если меня будут резать у тебя на глазах.

Я задыхаюсь в полотенце, как в тисках. Ткань впивается в плечи, трещит от напряжения. Наилий впервые давит меня буквально, забыв о харизме, способностях мудреца и попытках вразумить словами. Грубой физической силой со звериной яростью отчаявшегося мужчины.

— Я приказываю тебе, слышишь? Никаких жертв и дурных мыслей. Сиди тихо и жди транспортник. Одни стуки. Я прошу всего одни сутки, а потом тебя заберут. Найдут по аварийному маяку внутри силиконовой перчатки, снятой с крота.

Он безумен и не хочет понимать, о чем просит. Что мне делать на Дарии без него? Стоять в крематории у защитного стекла и смотреть, как сжигают любимого мужчину?

«Нет, Наилий», — качаю головой, не произнеся ни звука. Нет. Ни за что. Теперь всегда вместе. Я поклялась вселенной на обратной дороге из четвертого сектора в пятый, рисуя глифы обещаний пальцем на белых пластырях. Исчезли шрамы от когтей филина, но не моя решимость.

— Пожалуйста, родная, — просит он, устало склонив голову и разжав кулаки. Полотенце белым погребальным платьем катится по спине и падает в воду, вмиг ложась на дно. Тяжелее не бывает. Я бросаюсь на шею к генералу, но он не отзывается, даже когда сжимаю в объятиях из всех сил. Холодный. Каменный. Мертвый.

— Пожалуйста, — едва слышно повторяет Наилий. — Живи.

Дворец Таунда готовится к поминкам. Взволнованный шепот и суетливые шорохи разлетаются по комнатам, как зараза, проникая даже в будуар. Цветные точки радиомаяков мельтешат на мониторах. Через открытую дверь видно, что Публий с Труром сворачивают полевой госпиталь, а Рэм сидит рядом и следит, как я разучиваю язык жестов. Лысый стервятник бледнее обычного, но за раненый бок не хватается. Публий нарядил безопасника в корсет и сверху заставил надеть все ту же «бочку».

— Глаголы действий, — тоном экзаменатора объявляет Рэм, — бегу, ищу, понял…

Я по очереди складываю из пальцев нужные фигуры. Жесты простые, но прилежной ученицы из меня не выходит. Не о том думаю и сбиваюсь на пятом глаголе.

— Тиберий, ты только что съел ковер на обед, а я приказал его убрать. На меня смотри, рядовой. Еще одна ошибка — и отправлю пить воду из унитаза.

Рэм отчитывает грубо, но без агрессии в голосе. Когда бормочу «виноват», даже не поднимает взгляд от силиконовой перчатки, куда прячет аварийный маяк.

Он значительно больше радиомаяков системы слежения, что носят на себе эридане и лиенны. Ляжет мне в ладонь прохладным цилиндром и в нужный момент отправит сигнал бедствия на космический транспортник.

— Сразу не включай, — бормочет Рэм, — сигнал широкополосный. Могут засечь не те, кто тебе нужен.

Сразу и не получится. Кнопка активации утоплена в корпус. Маяк придется вынимать из перчатки и толкать мизинец в маленькое отверстие. А потом ждать, что на планету десантируются верные Наилию военные раньше, чем за мной придут бойцы полковника Малха, вырезавшие наш резерв.

Я сижу в образе Киары, обмотавшись тряпками поверх бронежилета, и стараюсь не думать, что тонкий шелк недавно сняли с остывшего трупа. Бездна, это не просто. Никогда не отличалась брезгливостью, но сейчас прикосновение ткани к голой коже неприятнее змей из ночного кошмара. Шелк кажется пропитанным трупным ядом и чуть сладковатым запахом разложения. Он еще и желтый под цвет гноя.

— Держи, — говорит Рэм, протягивая перчатку. — И маску надевай. Хватит на неё смотреть.

Слепок с лица Киары лежит у меня на коленях, таращась в потолок будуара вырезанными ножом глазницами.

«Заживо снятая кожа, — шепчет Лех, наслаждаясь моим ужасом. — Теплая и бархатистая».

«Замолчи, — умоляю духа на остатках выдержки. — Еще один комментарий и я никуда не пойду!»

Бесполезно. Дух-подселенец питается страхом с большим удовольствием, чем похотью. Почти слышу, как сыто урчит и причмокивает окровавленными губами. Счастлив будет внутри Рагнара. Кровожадность вождя лиеннов — местная легенда. Привязок страха и ненависти на нем больше, чем я видела за всю жизнь.

— Давай, Тиберий, — торопит лысый стервятник. — Публий обработал маску, ничем страшным не заразишься.

Тяжело вздыхаю, примериваясь к силиконовому орудию пытки. Моя шерстяная маска Медиума гораздо приятнее, но её придется отдать Наилию. Хватит уже, в самом деле. Это просто чужое лицо. Но демоны бездны, Киара умерла трижды, а я стану четвертым её воплощением!

Рэм помогает фиксировать маску прозрачным клеем. Её делали специально под крота, и на мне она смотрится хуже. Чуть сдвинут нос, подбородок уже и лоб у меня выше. Приходится менять прическу на парике, чтобы скрыть линию роста волос. А еще у настоящей Киары были темные глаза против моих голубых.

— Линзы, — напоминает Рэм, двигая ко мне по столу медицинский контейнер для таблеток.

В него Публий положил две тончайшие мембраны с рисунком радужной оболочки, и теперь все ждали, что я засуну их в глаза.

— Я ослепну, — трусливо жалуюсь Рэму. — Зачем принцессе служанка, оттаптывающая ей ноги при свете дня? Давайте без линз. Когда вы последний раз запоминали цвет глаз собеседника? А прислуга и вовсе постоянно смотрит в пол.

Глупое упрямство, понимаю. Список моих различий с Киарой огромен, и каждое вольное допущение рискует стать последней каплей, переполнившей чашу подозрений. Но если я буду постоянно тереть глаза и плакать, меня раскроют в первые мгновения. «Живая мебель» не должна привлекать внимание.

— Линзы, — раздраженно повторяет Рэм. — Эридан с голубыми глазами не бывает. Шевелись, Тиберий, ты еще не все жесты выучил!

Безопасник теряет терпение и от его рыка у меня ломается внутренний барьер протеста. На Дарии так иногда воспитывают детей, криком показывая, кто здесь главный. У моей матери получалось очень хорошо. И сейчас срабатывает.