еще не жаловался на здоровье, не утратил ясности мысли и полноты ощущений. Правда, смерть внука, дофина Франции Луи Фердинанда, в 1765 году потрясла его сердце, и его все чаще по вечерам можно было видеть у камина с литературой религиозного характера в руках. В ночь на 23 февраля 1766 года Станислав, как обычно, отослал камердинера из своих покоев, устроившись у камина с книгой. Было зябко, и когда он помешал угли в камине, по комнате распространилось приятное тепло. Король задремал и не почувствовал, как от случайной искры загорелось его платье. Уже полностью объятый пламенем, он нашел в себе силы позвонить слугам, но те оказались довольно далеко и прибежали на помощь тогда, когда во дворце стал явственно чувствоваться запах дыма. Тело его представляло одну большую рану от лица до колен, доктора оказались бессильны помочь ему. Еще несколько часов Станислав кротко терпел ужасные муки, находя в себе силы общаться с окружавшими его людьми. Перед смертью он успел поблагодарить Бога за удачно сложившуюся жизнь[238].

Есть и другая версия гибели короля, которой охотно делятся нансийцы. Устроившись в кресле у камина, король выпил изрядную порцию доброго вина, и поэтому заснул, а когда загорелся, не сразу почувствовал боль…

Упокоился Станислав около супруги в Нотр-Дам-де-Бонсекур в Нанси. Скульптура на его усыпальнице изображает возлегшего на ложе короля, причем корона Польши находится не на его голове, а стоит рядом. Дважды примерял ее на себя Станислав и оба раза терял. Там же захоронено сердце королевы Франции Марии, ненадолго пережившей отца и скончавшейся в 1768 году. Примечательно, что в церкви Нотр-Дам-де-Бонсекур находится и мраморная доска с благодарственной надписью на латыни императору Александру Павловичу от польских воинов перед их возвращением на родину по поводу их милостивого прощения царем за службу Наполеону.

И после кончины приключения Станислава Лещинского не закончились. Во время Французской революции в 1793 году его могила была разграблена, а кости разбросаны. В 1814 году генерал Михал Сокольницкий нашел в Нанси остатки гроба короля, собрал часть праха в маленький ящик и вывез в Варшаву. Останки он передал Варшавскому обществу любителей наук. Однако в 1830 году ковчег с прахом Лещинского стал трофеем русских войск, подавивших польское восстание. Общество любителей наук было закрыто, а все хранившиеся в его помещении предметы оказались в Петербурге. Император Николай I определил ковчег на хранение в Публичную библиотеку. Согласно одной версии, «сократившей» блуждания Станислава после смерти, в 1858 году в присутствии брата Александра II великого князя Константина Николаевича они были захоронены в Вавельском кафедральном соборе в Кракове.

Другая версия выглядит более обстоятельной. В 1855 году директор Публичной библиотеки М. А. Корф задумал передать ковчег с останками в Виленский археологический музей. Перед этим он пожелал выяснить, что прах принадлежит именно Лещинскому. Министерство императорского двора и Министерство народного просвещения не предоставили Корфу внятных ответов, но его запрос привлек внимание к подозрительному с политической точки зрения предмету. Идею передать кости в некогда второй город Королевства Польского отклонили. При Александре II в дело вмешалось Министерство внутренних дел, предложив Корфу в строжайшей тайне передать ковчег представителям Министерства и поклясться, что сотрудники библиотеки не разгласят эту тайну. Осторожный Модест Андреевич не решился взять на себя такую ответственность и уговорил власти изъять ковчег «негласно», без оповещения общественности. На некоторое время останки Лещинского обосновались в костеле Святой Екатерины.

Только по статье XI «О возвращении вывезенных культурных ценностей» Рижского мирного договора от 18 марта 1921 года Лещинскому пришла пора возвратиться на историческую родину. В 1924 году историк искусства и археолог Н. Г. Пиотровский лично отвез урну в Варшаву. По иронии судьбы ее передали на хранение в бывший королевский дворец как музейный экспонат. Несколько лет спустя об этом узнала общественность, разразился скандал. Наконец, в 1928 году прах Лещинского перевезли в Краков и захоронили в усыпальнице Вавеля[239].

Уход Станислава I из жизни стал началом процесса окончательного присоединения Лотарингии к Франции. Дворец в Люневиле опустел и возродился лишь во время Консульства Наполеона Бонапарта в 1801 году, когда здесь между Францией и Австрией был подписан Люневильский мирный договор, положивший конец второй антифранцузской коалиции (1799–1802). Затем муниципальные власти превратили здание дворца в музей, в котором содержится уникальная коллекция фаянса и керамики, а также экспозиция, иллюстрирующая производство фаянса в Средние века. В 2003 году музей едва не уничтожил сильный пожар – тогда сгорело его южное крыло вместе с библиотекой, покоями Лещинского и церковью[240].

Во время Французской революции статуя Людовика XV на Королевской площади Нанси была низвергнута и заменена аллегорией Победы. Саму площадь сначала переименовали в Народную, а затем назвали ее именем Наполеона. Но после Июльской революции 1830 года Королевская площадь получила название площади Станислава, и на ней появился бронзовый памятник королю. В 2007 году выпуском двух монет Французский монетный двор отметил 330-летний юбилей Станислава I. На аверсе этих монет изображен портрет и герб польского короля. На реверсе – площадь Станислава в Нанси с памятником Лещинскому.

Эпилог

Теперь осталось сделать заключительный аккорд и резюмировать ответы на вопросы, поставленные в начале книги.

Обладая необходимыми талантами для успешной политической, военной и культурной деятельности, Ян Собеский в силу сложившихся обстоятельств стал ключевой фигурой времени и места, чтобы сыграть выдающуюся роль в европейских событиях второй половины XVII века. Он являлся человеком, тонко ощущавшим свою эпоху, и, ориентируясь на образцы западноевропейской государственности, старался сделать для родины и, безусловно, для создания своей династии, все, что было в его силах. В нем одновременно уживались государственные и личные интересы, политика и любовь, расчет и безрассудство, хитрость и доверчивость, образованность и вера в Бога. Многое Яну III не удалось – он не предотвратил упадка Речи Посполитой, да и Европа без него в конечном итоге выстояла бы против османов. Представляется, что культ Собеского возник не только из его славных деяний, но развивался и существует сегодня в основном благодаря тому, что этот правитель был типом героя – одновременно недоступного и поразительно человечного, с которым могла себя идентифицировать шляхта и будущие поколения поляков.

Август Сильный оставил своему сыну превосходный культурный центр Европы – Дрезден, гору долгов и проблемы с престолонаследием в Речи Посполитой. Мечта о наследственной монархии, которую он лелеял в духе своего времени, оказалась призрачной иллюзией: ни польской шляхте, ни России, ни Пруссии, ни монархии Габсбургов не была выгодна монополизация власти в Речи Посполитой. Вместе с тем его многочисленные страсти и удовольствия, многие из