– Живой? Живой? Не зацепило? – тревожные глаза надо мной, брови домиком, кажется, она вот-вот заплачет.

– Цел. Вроде бы, – вода из носа вытекла, во рту мерзкий привкус тины, и я кисло улыбаюсь.

– Точно, все цело?

– А что именно тебя интересует? – Я так рад видеть ее встревоженное лицо надо мной, но удержаться просто не могу.

– Дурачок, – она ощутимо бьет меня в грудь твердым кулачком.

Я счастливо улыбаюсь. Надо же. Она назвала меня дурачком. У нашего романа, кажется, есть перспективы.

Она несколько бесконечных мгновений смотрит на меня сверху, словно что-то для себя решает, и мне становится так хорошо, что я складываю руки на затылке, устраиваюсь поудобнее, как на пляже, и любуюсь склоненным надо мной прекраснейшим в мире лицом. И она улыбается вдруг мне в ответ, расслабленно, шлепает ладошкой по плечу:

– Вставай, разлегся… тебе уходить нужно…

– А ты?

Ее лицо мгновенно становится серьезным:

– Я – заложник. Уйду – решат, что заодно с террористами… и вся легенда – к чертям…

Она пытается встать, но я ловлю ее ладонь. Сейчас или никогда:

– Слушай, когда все кончится… может, посидим как-нибудь… по чашечке кофе…

Она смотрит на меня холодно, и я не выдерживаю ее взгляда, разжимаю пальцы, отпускаю нежную ладонь. Все внутри меня замерзает моментально.

Уголки ее губ ползут вверх:

– Ну, телефон ты знаешь… звони…

Грудь заливает волна счастья. Я готов кричать и прыгать от восторга, но только лепечу:

– Позвоню…

Она улыбается в ответ, поднимает плечи в неловком жесте:

– Пора мне, Леш… Звони…

Мы смотрим друг на друга, но я так и не решаюсь поцеловать ее.

– Пора, – шепчет она и делает шаг назад.

Я еще, наверное, смог бы ее остановить, но стою истуканом и только улыбаюсь в ответ. Она отступает еще на шаг:

– Оставайся в канале. Далеко не уходи. За тобой придут. У меня есть контакт с подпольщиками, коммунистами. Они выведут тебя. Понял?

– Понял, – киваю китайским болванчиком многократно.

Она молча делает еще два шага назад и отворачивается к лестнице. Счастье делает меня легким, как воздушный шарик.

– А я тебя видел в Москве, – неожиданно признаюсь ей в спину, и она останавливается на мгновение, оборачивается, блестят в глазах лукавые искорки. – Шестьдесят один день назад. Тебя звали Корвет…

Девушка смотрит на меня долгое мгновение и вдруг показывает язык:

– Отвали, Ботаник…

И убегает, подпрыгивая как школьница, вверх по лестнице.

Я хохочу как сумасшедший. Она помнит меня. Она все слышала тогда на весеннем бульваре. И она с самого начала знала, что я не полковник. И осталась со мной, зная, что опыта у меня нет, чтобы уберечь меня от смерти.

И у меня есть ее телефон.

– Не отвалю, – говорю твердо. – От тебя – не отвалю.

Еще улыбаясь себе, спускаюсь в туннель канала, отвязываю веревку, державшую караван груженных ракетами лодок.

За спиной отчетливо брякает звонком опустившийся лифт.

Вернулась! Вернулась!

Коротко приматываю веревку на место и бросаюсь на легких подрагивающих ногах обратно. Двери лифта еще ползут в стороны, когда я выскакиваю из пролома в здание. Из кабины делает шаг высокий черноволосый человек, поднимает мне навстречу руку и стреляет.

Все происходит так быстро и неожиданно, что я ничего не чувствую. Ни боли, ни страха. Совершенно ничего. Только стою и смотрю, как он делает, словно в замедленной съемке, еще один шаг и черненькая точка в его перчатке, протянутая ко мне, выплевывает беззвучно яркий огонек. Этот огонек странной неощутимой силой толкает меня, вертится мир, и вдруг надо мной огромный потолок в матовых белых плафонах. Пустая тишина, не слышно даже пульса в висках. Только скрип приближающихся подошв.

Он останавливается прямо надо мной огромной башней. Зрачок ствола чутко смотрит мне в глаза. И взгляд его над размытой мушкой. Тяжелый. Беспощадный. Бескомпромиссный.

– Базу, – шепчу я. – Сын льва…

Ствол чуть смещается, и теперь я вижу его лицо.

– Спасибо, что приготовил для меня ракеты, – говорит он по-русски без акцента. – Ты сделал все как надо. Но я ошибался в тебе. А ошибки я исправляю.

Ствол вновь заглядывает в мои глаза.

– Погоди… погоди, – я инстинктивно пытаюсь отползти, но черный зрачок чутко следит за моими движениями. – Ты был среди заложников… верно?.. Я видел твой взгляд. Ты ждал… пока… за тебя сделают… работу… верно…

– Верно, – улыбается он.

– И тебя никто из них не знал… из террористов…

– Меня знал Камал.

Грохот выстрела бьет в уши, и я инстинктивно зажмуриваюсь. Все. Теперь все. Слышу толчки пульса. Последние. Мягкие. Еще слышу.

И звук рухнувшего на бетонный пол тела.

– Алеша… Алешка! – качает душу девичий вскрик, и я открываю глаза.

– Алешка-а-а-а! Живо-ой! – плачет она надо мной, и горячие слезы бьют мне в лицо.

– Где… Базу?

– Живой! – хохочет она сквозь слезы.

Поднимаю голову. Базу Фарис лежит рядом со мной, подвернув мертво руку, и его беспощадные глаза смотрят сквозь меня отстраненно, остывая.

– Живой, – пытаюсь встать, но едва повернувшись на бок, снова валюсь на спину. Что-то в груди не дает мне пошевелиться, – вроде бы…

– Я помогу, – она подставляет плечо, и я, подрагивая отнимающей дыхание болью, поднимаюсь.

Соображаю удивительно ясно, может быть, так ясно первый раз в жизни:

– Беги… я сам… смогу… сам…

– Я помогу, – повторяет она, и мы мелкими шажками уходим в черную бездну туннеля.

– Все, – останавливаюсь перед колышущейся черной водой, – иди… иди…

– Я помогу…

Опираясь на ее плечо, делаю шаг в мягкую пропасть днища лодки, и, потеряв равновесие, валюсь набок, грудь режет боль, кашляю, на языке что-то соленое и липкое:

– Беги… беги!..

Она отвязывает веревку, шепчет скороговоркой:

– Потерпи, Алеша… потерпи, немножечко потерпи… они скоро за тобой придут… совсем скоро, только потерпи… скажут – Чингиз… это свои, ты отзывайся, ладно?.. Только потерпи совсем чуть-чуть…

Мокрая веревка скользит в ее ладонях, лодку подхватывает слабое течение, и она отдаляется, качаясь, светлая хрупкая фигурка на пороге тьмы.