– Сними крупным планом вот так, чтоб татуха была видна, – попросила Нюсики. – Ты потом обработаешь сам, да, как обычно?

– Конечно, не парься, – фотограф подумал, что работы тут будет намного больше, чем обычно, и в очередной раз пожалел, что от природы добр, мягок и не может отказывать людям. Обширные полушария Нюсики покрылись от холода гусиной кожей.

– Ты замёрзла, я кондиционер включу.

– Не надо! – Она гордо взмахнула волосами. – Я женщина горячая, ты же знаешь! Я не могу замёрзнуть.

Вечером температура у неё поднялась до тридцати восьми и двух.

«Малыш у Нюсики температура. Пожалей свою Нюсики», написала она. «А у меня был микроинсульт». «В каком смысле??? Что случилось???» Алтай в двух словах описал ей, как метавшуюся в истерическом припадке Самиру увезла в город «Скорая помощь» и как она грозилась подать в суд на него, на телеканал, на всё телевидение. «Мне эта сучка никогда не нравилась. Нюсики знала что от нее проблемы выйдут. Мне так жаль что ты там со всем этим один разгребаешься. Нюсики должна быть рядом с тобой».

Она надеялась, что переписка между двумя прикованными к постелям больными затянется допоздна, но Алтай опять слился, отписавшись пожеланиями выздоровления и спокойной ночи. Однако со дня похода на кладбище ночи спокойными не были – Анастасии всё время снились кошмары, от которых она несколько раз вскакивала в поту и терзаемая жаждой. Эта ночь не стала исключением. Нюсики отложила телефон, выпила на всякий случай несколько таблеток какого-то антибиотика, завалявшегося в аптечке, и впала в беспокойную горячечную дремоту. Вдруг в глаза ей лазерным лучом врезалась тонкая полоса света из приоткрытой двери.

– Свет, мам, свет! Я же сплю. Мозгов нет у тебя? Пойди купи, – посоветовала Анастасия сквозь сон. Света стало больше, а затем он вовсе исчез. «Ну наконец-то отвалила», – подумала Нюсики и вдруг почувствовала: перед диваном кто-то стоит и смотрит на неё. Мать такой привычки не имела. Нюсики вспотела, капля катилась по лбу и противно щекотала, но она не могла выпростать руку из-под одеяла и вытереть её – мешала уверенность, что как только она пошевелится и вытащит руку, тот, кто стоит перед ней… сделает что? Полусонная, Нюсики не успела напугаться по-настоящему и открыла глаза.

Взгляд в безумное зеркало – над нею стояла она сама, но истощавшая, запавших глаз не видно в двух тёмных провалах, бесцветные волосы клочьями, словно у залюбленной насмерть куклы. Двойник сделал шаг, и Нюсики пронзительно завизжала. Собственный крик разбудил её, тощая Нюсики сгинула, в комнату вбежала мама и щёлкнула выключателем. Раздался взрыв, непривычно тусклый свет наполнил комнату, осколки взорвавшейся лампы разлетелись по комнате, и женщины вскрикнули уже синхронно.

– Что случилось?!

– Мне просто… – Нюсики перевела дух, пытаясь перестать трястись. – Кошмар приснился, кажется. У меня осколки на одеялке.

– У тебя опилки в голове, вот что. Смотри, как температуришь. Опять голая позировала? Как будто ему это интересно. Хоть бы…

– Отъе…сь!!! – Нюсики чуть не сорвала голос, схватила с постели осколок лампочки и швырнула в мать. Та укоризненно покачала головой и ушла в кухню досматривать на ноутбуке сериал.

Рейхан прогуливается по бульвару. Миновав маленький дворец – здание кукольного театра – не доходит до моря, сворачивает направо, в аллею, тёмную от пышных высоких деревьев. Она помнит, что, если пройти дальше – будет бакинская Венеция, несколько каналов с позеленевшей водой, на островах – заброшенные рестораны фантазийной архитектуры, каменные мостики и длинный полуцилиндрический туннель, выложенный мозаикой. В детстве Рейхан не разрешали кататься на потёртых лодках, а она всё представляла себе, как плывёт сквозь туннель… Что же, сейчас у неё есть такая возможность.

Она садится в лодку и отталкивается от берега. Вода прозрачна, и под ней колышется спелая пшеница. Лодка сама по себе движется по каналу, Рейхан жадно, в спешке выстраивает ячеистые стены пустующих кафе, всматривается в каждую тень. В какой-то момент она понимает, что если не увидит его сегодня, то вообще перестанет спать. Назло снам, назло Вселенной.

– Помоги мне, я здесь застрял.

Рейхан резко тормозит лодку у одного из островков, и безымянный лягушонок запрыгивает в неё.

– Мы знакомы? – спрашивает он, усаживаясь на скамейку.

– Более чем, – усмехается Рейхан и кладёт ладони ему на плечи. Ощущает хрупкость ключиц под пальцами. Его пушистая макушка пахнет сладким мылом, а от кожи исходит запах старого табачного дыма – запах несчастий.

– Да, я вспомнил. Это твои медные волосы я ищу взглядом везде, где бываю. Но теперь почти в такой цвет покрасилась моя бывшая… или нынешняя? Чёрт её разберёт, я уже не знаю.

Рейхан быстро убирает руки, боится запачкаться воспоминанием о прикосновениях чужой женщины. Он задумчиво продолжает говорить:

– «Каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает» – написал граф Жозеф де Местр, посланник Сардинского королевства при русском дворе. А каждый мужчина имеет ту женщину, которую… готов терпеть.

– Зачем терпеть?

Он не отвечает, только хмурится, и залом между бровями становится ещё глубже. Рейхан готова поспорить, что он и спит вот так, судорожно нахмурившись, и наверняка просыпается каждое утро с головной болью, происхождение которой для него неясно.

Лодка вплывает в туннель, с его потолка свисают томные влажные растения, развращённые темнотой.

– Есть такая короткометражка тысяча восемьсот девяносто девятого года, называется «Поцелуй в туннеле», – вспоминает зачем-то Рейхан и сразу же соображает, насколько двусмысленно это прозвучало. – Я ни на что не намекаю, – добавляет она, прежде чем успевает понять, что так обычно говорят, когда намекают на что-то. Ответом ей становится тяжёлый вздох.

– Если бы не эта…

– Хранишь верность своей бывшей? – Рейхан напрягает волю и сажает бескрайний тропический лес за пределами тьмы.

– Она до сих пор считает себя моей девушкой, и пока я не разорву отношения с ней окончательно… я ни на что не имею права.

– Легко жить по тобою же придуманным моральным законам?

– Не знаю. Я не задумывался…

– А ты, случаем, не дурачок?

Они выплывают из туннеля, становится светлее, но ненамного, деревья и лианы не позволяют свету проникать сюда – теперь они уже не в маленькой Венеции, а на середине тёмной, узкой и глубокой реки, потому что Рейхан хочется тьмы.

– Какое тебе дело до меня и моих страданий? Такие, как ты, всегда проходят мимо таких, как я, и не оборачиваются. Наверное, ты права, и я действительно дурачок.

Почему-то у Рейхан возникает потребность оправдаться.

– Я ведь не так ненавижу людей, как мне кажется. Я только думаю, что мне безразличны их печали. Но стоит кому-то рассказать мне о своих проблемах, как мой мозг начинает усиленно работать, придумывая способы им помочь. Может быть, это происходит от высокомерия, от сознания, что я лучше, умнее, мудрее других. Но может быть – в глубине души мне хочется верить в это – от доброты.