Представители купечества значились – и часто доминировали – и в том, и в другом списках. Иначе говоря, они ставили свою кандидатуру не под флагом принадлежности к своему сословию или классу, а под знаком своих политических симпатий и в тех, правда, сравнительно редких случаях, когда в думе борьба шла по политической линии, одна часть купечества противостояла другой на тех же основаниях, как и представители интеллигенции. Никогда вообще не было даже попытки – ни во время выборов, ни в порядке думской работы – сорганизовать какую-нибудь особую «торгово-промышленную» группу, которая должна была бы действовать в думе, руководствуясь своим «классовым самосознанием», и попыталась бы использовать свое несомненное численное превосходство для проведения тех или иных решений, выгодных лишь купеческому сословию и обременительных для прочих слоев населения. Более того, те представители купечества, которые играли роль в городской думе и влияли на ход дел городского управления, обычно принадлежали к тем купеческим семьям, часто династиям, которые уже отошли от торгово-промышленной жизни и обратились либо в общественность, либо в либеральные профессии. Последним из могикан в этом отношении был Н. А. Найденов, но, надо сказать, он настолько был тесно связан с представителями интеллигенции, что и его трудно считать представителем «темного царства». Все же последние городские головы, начиная с С. М. Третьякова, – и Н. А. Алексеев, и К. В. Рукавишников, и Н. И. Гучков – принадлежали к семьям, известным своим уклоном в общественность. Думские лидеры начала ХХ столетия, как из купечества – А. С. Вишняков и А. И. Гучков, так и представители интеллигенции – С. А. Муромцев, Н. Н. Щепкин и братья Астровы, тесно переплетались друг с другом и составляли единую цельную группу. Указанное явление с особенной яркостью обнаружилось в составе думы 1913-1916 годов, когда мне довелось впервые вступить в число гласных. И в этой думе было весьма значительное большинство гласных из торгово-промышленной среды, но, как это ни покажется странным, они не играли решающей роли. Эта дума была «прогрессивная», с большинством в четыре-пять голосов; потом это большинство увеличилось, когда при выборах членов управы проходили кандидаты прогрессивной группы. В этой группе купечество составляло также главную массу, но лидерство было в руках интеллигентских. Делами группы руководил комитет «прогрессивной группы» гласных, который, в сущности говоря, стоял вообще во главе всей московской городской либеральной общественности, а он почти сплошь состоял из лиц либеральных профессий. Председательствовал Н. И. Астров, городской деятель, ранее в течение долгого ряда лет – городской секретарь, впоследствии имевший почти синекуру, как член правления городского кредитного общества. Членами комитета были: доктор – хозяин водолечебницы – Н. М. Кишкин, присяжный поверенный Н. В. Тесленко, учитель гимназии А. Д. Алферов, два приват-доцента университета, правда, оба купеческого происхождения, С. В. Бахрушин и А. А. Титов, директор городского взаимнострахового общества П. А. Вишняков. Из активных торгово-промышленников были лишь Л. Л. Катуар да пишущий эти строки, но, по правде говоря, и мы оба были более интеллигентами, чем представителями класса «эксплуататоров».

Собрания комитета происходили раза два в месяц. Изредка они имели место у Астрова, но большей частью у меня, в моей столовой. Моя секретарша, Е. Н. Лишкина, была и секретаршей комитета. Собрания всегда очень хорошо посещались, так как компания была дружная, и я совсем не припомню «бурных заседаний».

Кроме заседаний комитета бывали и пленарные собрания всей группы гласных. Обычно это имело место в конторе Н. П. Шустова.

Уже по выборам городского головы можно судить о том, сколь мало эта группа выявляла свою классово-промышленную позицию. Городским головой был избран князь Г. Е. Львов, будущий глава Временного правительства. Ни к купечеству, ни к городскому управлению князь не имел никакого касательства. Он был земским деятелем и известен как глава общеземельной организации, успешно справившийся со своей задачей во время русско-японской войны. Нельзя сказать, впрочем, чтобы его кандидатура была естественной для купеческой Москвы и для купеческой думы. Только сильное интеллигентское влияние, можно бы сказать, засилье либеральных профессий, могло его выдвинуть на пост руководителя городским хозяйством Москвы. Как известно, князь Львов утвержден, точнее назначен, не был. Вторым кандидатом думы выбрали профессора С. А. Чаплыгина. Он также не имел успеха. Новым кандидатом был Л. Л. Катуар, торгово-промышленник, но не характерный для купеческой Москвы. И только четвертый, и назначенный, кандидат, М. В. Челноков, как бы сделал возврат к старым традициям. Челноковы – старая купеческая семья, кирпичные заводчики. Последнее время они от дел отошли.

В связи с выбором Челнокова разыгрался один эпизод, который едва не привел к конфликту внутри «прогрессивной группы», между промышленниками и интеллигентами. Большинство промышленников были «беспартийные», или «прогрессисты». Почти все интеллигенты – кадеты. Когда и челноковские выборы встретили какое-то затруднение в Министерстве внутренних дел, новоизбранный, но еще не назначенный голова написал письмо министру, которое сильно не понравилось его сотоварищам по партии. В Московском городском кадетском комитете Челноков вообще не был популярен, и возник вопрос об его отставке, что ему совсем не было желательно. Тем временем назначение состоялось, но вопрос об отставке продолжал стоять на очереди. Городской кадетский комитет хотел через своих членов принудить и комитет «прогрессивной группы» заставить Челнокова отказаться. Но тогда некадетские члены «прогрессивной группы» запротестовали, угрожая выйти из числа членов группы, чем обрекли бы ее на «меньшинство». Кадетский комитет понял реальность угрозы и скрепя сердце не настаивал. Челноков вступил в должность городского головы.

Деятельность Всероссийского союза городов целиком относится к военному времени. Не касаясь его работы, а говоря только про его организацию, можно сказать, что картина была точно такая же, с той, может быть, поправкой, что в Союзе интеллигентский элемент был еще многочисленнее. Сплошь и рядом провинциальные думы, почти исключительно состоявшие из местных торгово-промышленников, выбирали для представительства на съездах, а следовательно, для участия в Главном комитете, не городских голов, которые зачастую были из купечества, а специальных делегатов – инженеров, врачей или присяжных поверенных. Возглавление же в Союзе было, в сущности, тем же, что и в городской думе, благодаря возглавлению в обоих случаях М. В. Челноковым. Но в Союзе городов все рабочее руководство лежало на докторе Н. М. Кишкине.

Заканчивая главу об общественной деятельности купеческой Москвы, я вновь вернусь к вопросу о том, насколько ее можно считать классовой или даже профессиональной. Существовала одна область, где эта деятельность таковой и являлась: это область рабочего законодательства. И тут, нужно сказать, представители Москвы, действуя в унисон с Петербургом, как и с провинцией, не проявили ни понимания современной им обстановки, ни предвидения будущего. Нельзя, конечно, рисовать прошлое русской фабрики в таких мрачных красках, как ныне это зачастую делается, особенно по ту сторону железного занавеса. Весьма много было сделано, главное, так сказать, в индивидуальном порядке, на отдельных фабриках и заводах. Кренгольмская мануфактура, о которой свидетельствует газета «Таймс», не была исключением, ни даже исключением редким. Но в организованных выступлениях, в особенности при обсуждении вопроса об ограничении рабочего дня, позиция промышленников не шла вровень с развитием народного хозяйства. Конечно, нельзя и эту проблему рассматривать изолированно, вне сравнения с общим укладом русской жизни того времени и, в частности, с бытом деревни, но все-таки факты остаются фактами, и если техника в русской промышленности по меньшей мере не отставала от Запада, то экономика и социальные условия работы оставались позади. Повторяю, что много было внесено частных поправок, улучшавших общее положение, но это не было результатом общих групповых или профессиональных обсуждений, результатом продуманной и разработанной народнохозяйственной политики, которая могла бы явиться своего рода «кредо» для торговли и промышленности, как общественные и социальные группы. Легко было бы здесь все свалить на условия прошлой, несвободной русской жизни, на невозможность легальной широкой общественной работы, на те или иные препятствия полицейского характера. В известном смысле, может быть, это и так, но эта причина не единственная и, пожалуй, даже не первенствующая. По аналогии можно себе представить, что наряду с разработкой вопросов чисто политического порядка могла бы производиться подготовка мероприятий и чисто экономического характера. Для крайних левых вопрос был решен в марксистской или народнической идеологии, но для русского либерализма экономической программы не было, и не было потому, что ею просто не занимались. Мне кажется, что здесь повинно то невнимание, то отсутствие интереса к вопросам торговли и главным образом промышленности, на которые я указывал и которые были так характерны для русского общества. И как это ни парадоксально, эти настроения оказывались и в самой торгово-промышленной среде. Это было оборотной стороной медали, той медали, которую русское купечество могло бы получить за свои заслуги в деле культуры и благотворения. Купеческая среда слишком переплеталась, в особенности в последнее время, с интеллигенцией. Во многих проявлениях своей жизни – и в домашнем укладе, и в городской общественной деятельности – среда эта шла часто «интеллигентским» путем. Развитие культуры и искусства от этого выигрывало, создавались Третьяковская и Щукинская галереи и Художественный театр, но не выковывалось не только классовое, но и групповое сознание, не создавались группы, по-настоящему могущие понять не столько свои права, сколько обязанности в связи со своей ролью в народном хозяйстве. Поэтому, когда случилась «буржуазная» революция, буржуазии, в сущности, не было, во всяком случае, не было группы, которая имела бы свою идеологию и знала бы и свои права, и прежде всего свои обязанности.