Гужон оставался председателем все время существования общества и был его представителем в Совете съездов промышленности и торговли в Петербурге.

Если Гужон был председателем, то был еще и вице-председатель, который значил не меньше, если не больше, председателя, так как он свою эту роль сочетал, в сущности говоря, с управлением делами. Это был Юлиан Игнатьевич Поплавский, чрезвычайно оригинальная и колоритная фигура даже для Москвы того времени.

Поплавский был музыкант. Он окончил (и очень хорошо) Московскую консерваторию по классу фортепьяно, был одним из любимых учеников П. И. Чайковского – во всяком случае, весьма ему близких, что видно по его воспоминаниям. Почему он переменил музыкальную карьеру на торгово-промышленное представительство, сейчас не помню. Для этого были какие-то основания, вероятно, и материальная сторона играла немалую роль. Лично я музыкантом его не помню, много потом лишь слышал его играющим на рояле, но по обществу заводчиков и фабрикантов сталкивался с ним с первых же дней. Поплавский был человек чрезвычайно одаренный, редко можно было встретить такую, как у него, легкость слова и легкость пера.

Говорить он мог на любые темы и самый серьезный сюжет трактовал иногда в легком тоне. Его манера говорить, а она соответствовала его манере одеваться, – очень раздражала многих, особенно людей старой складки, как, например, Г. А. Крестовникова, и Поплавского недолюбливали. Как говорили, его даже «не пускали на биржу»; фактически это было, видимо, верно: его не приглашали, и это создавало своего рода конфликт между Обществом заводчиков и фабрикантов и Биржевым комитетом. Он выступал и в Петербурге, в Совете съездов, куда он постоянно ездил наравне с Гужоном от своей организации. Когда нужно было набросать какой-нибудь письменный документ, проект обращения или резюме беседы, он был незаменим, делал это с величайшей легкостью и изяществом. Постепенно к его манерам привыкли, стали приглашать его на совещания при Биржевом комитете, в особенности когда дело касалось рабочего вопроса, поскольку архаическая организация Биржевого комитета стала отставать от времени, главным образом в отношении собирания материалов по текущей статистике и по всякого рода документам по рабочему вопросу. У Поплавского на Мясницкой, где помещалась его канцелярия, дело было поставлено на широкую ногу, и Обществу удалось весьма быстро (оно существовало всего 12-13 лет) накопить ценный материал.

Наша фирма была чисто торговой, и в эту организацию мы не входили, но по другим делам я немало сталкивался с Поплавским и его организацией, в частности по воинскому присутствию и по комитету по отсрочке военнообязанным. Тут я убедился, что делопроизводство у них действительно хорошо поставлено и всякого рода ведомости надлежаще составлены и хорошо документированы; когда же они посылали своего представителя О. Б. Гаркова, то он всегда оказывался ценным сотрудником.

Во время войны Общество заводчиков и фабрикантов прославилось в Москве защитой интересов Электрического общества 1886 года, с которым сражался город, желая «муниципализировать» это крупнейшее предприятие. Я уже указывал на то, что немцы после войны «с головой» выдали своих защитников, которые старались представить своих немецких хозяев швейцарцами. Отмечу сейчас, что это дело упорно вел сам Поплавский, правда, прикрывшись авторитетом Гужона. Это, несомненно, парадоксальное положение еще больше изолировало Общество заводчиков и фабрикантов, и многие из его участников поддерживали с ним отношения только на узкопрофессиональной почве. Это, в свою очередь, явилось причиной того, что эта профессиональная группировка, которая могла бы способствовать выявлению «буржуазного» самосознания в то время, когда этого было естественно ожидать, также не сыграла роли в этом направлении.

Нижегородский ярмарочный биржевой комитет не был, в собственном смысле слова, московской организацией, но московское влияние было там очень сильно, и неоднократно именно московский человек возглавлял «всероссийское торжище». Так было, когда председателем комитета пребывал Савва Тимофеевич Морозов, К. А. Ясюнинский и даже скромный часовщик П. М. Калашников.

Не буду подробно останавливаться здесь на том, что к началу ХХ века Макарьевская, как ее называли, ярмарка уже утратила былое свое значение во всем русском народном хозяйстве и перестала быть всероссийской. Когда-то в ней происходил важный процесс, процесс экономический, всего народного хозяйства России – переход товаров, потребляемых на огромной русской территории, как и на европейской и азиатской, от производителей, или из первых рук, во вторые, коммерческие руки и в третьи, имеющие дело непосредственно с потребителем. На ней грандиозные пространства России, Европейской и Азиатской, запасались большей частью предметов своего потребления, и оттуда они распределялись по всем местам: торговым и промышленным. Поэтому в период своего наибольшего расцвета – шестидесятые-семидесятые годы XIX столетия – Макарьевский торг являлся главным ежегодным регулятором между спросом и предложением, между производством и потреблением всех, без изъятия, товаров. Но если с течением времени вследствие развития путей сообщения всероссийская роль ярмарки несколько убавилась, она все-таки сохраняла благодаря окско-волжской водной системе свое краевое значение для севера и юго-востока России и для Сибири. Руководящее же значение во внутреннем торговом обороте перешло к Москве. Выезд на ярмарку перестал быть обязательным, не осуществлялся более под руководством самих хозяев, в особенности в предприятиях промышленных, – и дело ярмарочного представительства стало приобретать иную внешность: московское влияние в нем ослабло, председатель перестал быть москвичом, и состав выборных стал более серым.

В административном отношении ярмарочная территория представляла обособленную единицу, находившуюся в ведении нижегородского губернатора, но не входившую в состав городской черты Нижнего Новгорода. Поэтому комитету приходилось ведать не только вопросами руководства, ходом ярмарочной торговли или торгово-промышленным представительством, а в миниатюре быть как бы городским самоуправлением со всеми свойственными таковому функциями. Это требовало создания постоянного органа, ведающего ярмаркой, и ярмарочный комитет Нижегородский, в отличие от других ярмарок, был организацией, которая действовала круглый год. Собрания комитета происходили периодически, разница между ними и «ярмарочными» была в том, что они имели место в Купеческой управе, в Москве, а не в главном доме на ярмарке.

Отмечу еще, что, как это часто бывает с соседями, «ярмарка» постоянно воевала с городом. В последнее время это усиливалось личной неприязнью, существовавшей между председателем комитета А. С. Салазкиным и городским головой Д. В. Сироткиным.

В состав комитета мне пришлось вступить в том же 1912 году, когда исполнилось мое гражданское совершеннолетие. В октябре 1911 года умер Андрей Александрович Титов, мануфактурный торговец в Ростове-Ярославском, знаток русской старины и коллекционер. Он был старшиной ярмарочного комитета, и, следовательно, с его смертью открылась вакансия. Выборы имели место во время ярмарки 1912 года. Выбирали уполномоченные – представители отдельных торговых рядов. Уполномоченным я не был, но это и не требовалось. Достаточно было иметь ценз. Председатель, член Государственной думы А. С. Салазкин, с которым я был едва-едва знаком, предложил мне баллотироваться. Предполагалось, что на место старшины продвинут кого-либо из младших членов комитета, а я войду в состав комитета, как его член, но не старшина. На самом деле оказалось, что меня сразу избрали старшиной, а тот нижегородец, который метил на это место, избран не был.