Закончив приготовления в комнате и справившись — всё ли сделано поваром на кухне, расположенной в конце заднего двора, хозяйка высунулась из двери. В переднем дворе стоял её муж. Он беседовал со своим помощником, худощавым человеком, поглядывавшим на Ямина глазами весёлыми и блестящими, похожими на спелые, только что вымытые маслины.

Наблюдая, белокожая женщина с красивыми бровями проявила странную реакцию на присутствие во дворе двух мужчин. Окинув холодным взглядом тучного и бородастого Ямина (и правда, тучность почтенного эфраимита удивляла чрезмерностью, а борода невиданной шириной), госпожа Магах слегка сморщила изящный носик. Рассматривая же худощавого человека с весёлыми глазами, загадочно усмехнулась. Усмешка её могла вызвать у сообразительного соглядатая нежелательные игривые мысли, так как производила впечатление интереса и скрытого вожделения. Тем временем Ямин отослал помощника.

— Господин мой муж, — произнесла хозяйка строго, — всё готово. Носить блюда и вино будет Рифабал. Я приказала ему.

— Хорошо. Иди, жена, пришли девушек омыть ноги моему гостю, — сказал Ямин и распахнул скрипучие ворота во двор, потому что подъехала крытая повозка, запряжённая мулом.

Ямин раскланялся с кем-то закутанным в широкое дорожное покрывало, пожелтевшее от пыли. Своей грузной фигурой хозяин совсем заслонил невысокого гостя, проводя его в дом. Потом их силуэты слились с полумраком затенённого помещения.

Пока выпрягали мула, которого слуги отвели под навес, а возницу пригласили в комнату для низшей категории гостей, пока служанка омывала главному гостю ноги, произнося пожелания, соответствующие ритуалу, личность его как бы выпадала из стороннего созерцания. И только когда Ямин с удовольствием уселся перед столом, белевшим чистой скатертью, а разбитной раб Рифабал (вернее, Ритабаал) принёс первое блюдо и серебряный кувшин с красным вином, стороннее внимание установило, что напротив хозяина сидел Гист.

С какого времени между представителем эфраимитских «адирим» и низеньким чужеземцем, попавшим в близкое окружение Саула, установились доверительные отношения — не столь важно. Однако оба стремились к взаимному общению. Кроме того, их деловые беседы проводились под покровом несомненной таинственности.

Итак, перед сотрапезниками поставили угощение. В чашах зарделось вино.

— Необычайно рад видеть тебя в своём доме, почтенный Гист, — радушно начал Ямин, приступая к обеду.

— Благодарю. Гостеприимство твоё достойно восхищения, любезнейший Ямин бен Хармах, бен...

— Для удобства сократим перечисление моих предков. Оставим это менее торжественным случаям, — пошутил Ямин.

Когда яства, доставленные на низкий стол Рифабалом, значительно поубавились, а вина в кувшине осталось не больше половины (первенствовал во всём этом, конечно, Ямин), когда всякие приятные пожелания и лестные эпитеты закончились, собеседники перешли к разговорам другого рода. Причём кладезем «придворных» новостей являлся Гист. Ямин выглядел при этом как весьма заинтересованное лицо. Правление царя сопутствовало его материальному благосостоянию.

— Позволю себе не лениться умом, а усердно им потрудиться, — не вполне определённо продолжил беседу Ямин. — Ибо ленивый подобен воловьему помету, и всякий человек, протянувший ему руку, скоро отряхнёт её с отвращением. Я хочу сосредоточить твоё внимание, почтенный Гист, на событиях, происшедших за последние месяцы в Гибе, внутри прекрасной крепости нашего царя.

— Я готов к услугам, и передам всё, что знаю. Хотя сказано мудрыми: «Кто печатью благоразумия запечатает уста мои, чтобы не пасть из-за них в глубокую скорбь и чтобы язык мой не погубил меня?» — возведя глаза к потолку, разливался в цветистых оборотах речистый Гист.

Однако Ямин тоже не отличался скудоречием и беспамятством.

— Скрытая мудрость и спрятанные сокровища... какая польза от них? — улыбнулся толстыми губами из бурых зарослей бороды бен Хармах.

— Сразу опечалю тебя. Наш господин и царь снова заболел. Смотреть на его мучения тяжело. Как опытный лекарь, я полагаю, что причиной заболевания является не телесное расстройство, а удручающие обстоятельства, которые действуют пагубно на его волю и разум. Говоря проще, Саул слишком обеспокоен происками первосвященника. Он сомневается в прочности своего царствования, и эти сомнения сильно его изводят.

— Мне казалось, после последнего отступления пелиштимцев его положение в Эшраэле укрепилось. Кстати, благодарю тебя за те захваченные товары, которые можно перепродать значительно дороже с помощью моего друга, купца Шимона. Они будут отправлены в Сидон или Гебал к оборотистым сынам Анака. Мы все получим свою долю золотом и серебром. Особенно хороши египетские притирания и ткани с острова Алашии. Металлические изделия тоже пригодятся.

— Не забудь о доле царского брата Абенира. Мы обязаны своими барышами ему. Он давно заинтересован в продаже добычи захваченной в походах, — напомнил Гист, оглаживая свою клинообразную бороду.

— Да, да, отбрось малейшую тревогу. Так же, как и ты, доблестный Абенир получит всё сполна, — растопырив для убедительности мясистые пальцы обеих рук, любезно уверял Ямин.

— Тогда обращусь к другим новостям. Болезнь Саула легко устранима, если помочь ему поверить в надёжность его царского венца. После удачного (прямо скажем — удивительного) единоборства бетлехемского пастуха с великаном из Гета, Саул необычайно возвеличил мальчишку. Сначала он позволил прославлять его на пирах и народных празднествах. Разодели этого Добида не хуже царского сына и носятся с ним, словно с избранником бога. Особенно усердствует Янахан: влюблён в белокурого хитреца почти как в девушку.

— Я имею об этом кое-какие сведения.

— Не стану делать нехорошие предположения. Но такое восславление Добида нам совсем ни к чему. Не так давно наш господин призвал бетлехемца играть на арфе, а сам поставил возле себя копьё. И когда тот забренчал, Саул пустил в него копьём, но промахнулся.

— Жаль. Хотя, конечно, Шомуэл с левитами и северными «адирим» подняли бы жуткий вой. Они объявили бы царя врагом бога и народа.

— Ничего, можно было бы свалить всё на злого духа, вселившегося в царя. Тем более что он уже разбил голову какому-то слуге. Да и меня как-то раз чуть не огрел, еле я увернулся.

— Будь осторожен, почтеннейший Гист.

— Стараюсь по милости бога. Иногда удаётся уговорить царя принять моё лекарство, которое усыпляет его и сдерживает его свирепость. Однако теперь он стал бояться мальчишку бетлехемца. Как и всё простонародье, царь думает, что бог за Добида. Пришёл ко мне вчера Абенир и ругался столь грубо, как не ругаются даже пьяные разбойники хананеи. Оказывается, царь назначил Добида тысяченачальником и направил его к пелиштимской границе упреждать возможное нападение безбородых.

— Абенир злится напрасно. Господин наш Саул не прочь погубить юного героя руками пелиштимцев. Это неглупо. И первосвященнику не на кого будет валить, — рассмеялся Ямин, наливая вино гостю и себе в чаши сидонского стекла.