А ведь он тогда пожертвовал своим праздником ради них! — поняла сейчас Марья. Она же ни разу за эти годы не пришла к нему. Не новогоднюю ночь подарить, хоть на пять минут зайти, спросить: «Как чувствуешь себя? Чем помочь?» Прижаться щекой к его щеке. Когда-то это было очень нужно ему.

— Смотри, я снимала тебя! — едва справляясь с голосом, сказала. Иван, привстав на цыпочки, берёт из рук Деда Мороза фонендоскоп.

Ещё фотография. Иван лежит на полу, читает книгу. Дед Мороз склонился над ним.

— Я, конечно, плохо навела, мутновато вышло, а ведь видно?! А вот ты снимал, я — с крыльями, помнишь?

Они, все трое, больше походили на голодных бродяг, не евших много суток, чем на благовоспитанных людей, запихивали сразу большие куски курицы, пирога, торта — маминого коронного блюда, чавкали, позабыв о хорошем тоне высоких приёмов, смаковали каждую крошку. И, как котята, сожравшие всю хозяйскую сметану, были страшно довольны собой и друг другом.

— Смотри, какой ты перемазанный. — Марья перевернула страницу альбома. — И Колечка. Один ус у него из крема. Я так боялась: фотография не получится.

— А ведь мы в тот день повыгребли из холодильника закуски, приготовленные для родительских гостей! — наконец подал голос Иван. — А помнишь, мы разлили вино, включили радио и сели ждать Новый год. Мы с тобой уже сильно хотели спать, и ты подвела стрелку, помнишь? А Колечка тебе помогал. Вернее, мешал. И ты сердилась и смеялась. Чтобы разгулять нас, чтобы мы дождались Нового года, Колечка стал играть перед нами сказки. Наверное, он сам придумывал их, потому что я ничего подобного не читал и не слышал. Знаешь, я в тот день понял, что никаких чудес не бывает: ни Бабы Яги, ни лешего, ни Деда Мороза, Колечка, и всё! А может, как раз в этом и было чудо: ниоткуда за короткий срок достать то, что достать невозможно. Да?!

Марье казалось, Иван слушает свой голос, любуется собой, но говорил он об их детстве, об их родстве, и она старалась не замечать этого. Ванятка, Ванюшка, её единственный брат, её собеседник, её товарищ детства и юности.

И ещё у них был общий товарищ детства — Колечка. У него детей не случилось, их считал своими собственными. А она ему не помогла, даже когда рухнула его жизнь. Да что же она за человек? Ханжа. Врёт даже сама себе, что хочет жить для людей.

Её долги растут. Долг перед мамой. Считала, мама — для неё, а не она для мамы, и не старалась понять маму и помочь ей. Долг перед Колечкой. Долг перед позабытым Климовым. Долг перед Галиной, в чём, она не знает, а виновата перед ней.

Болит шея: в ней сошлись все её предательства и долги.

— Помнишь, Колечка сильно вспотел под тулупом, и ты взяла у папы его лучшую рубашку, потом папа ругал тебя. — Иван засмеялся легко, как раньше. — Ты всегда была максималисткой. Новый год чтоб пришёл в тот час, в который ты этого захотела, рубашка чтоб Колечке — лучшая. Чёрт, — хлопнул он себя по лбу, — я совсем забыл, ты мне заморочила голову, ну-ка объясни, сколько раз ты поступала в свой мед? Три?

Иван пошёл к телефону, набрал номер.

— Севастьян Сергеевич, это опять я. Приезжали, спасибо. К сожалению, упустили больную. Я вам очень признателен. Лучше вы к нам. Нике тяжело. И мы скучаем. Скоро ещё одним внуком порадуем. Когда сыграем в покер? Ну, теперь я не дам вам спуску. Погодите прощаться. У меня к вам ещё одна, очень серьёзная просьба. Не просьба, можно сказать, мольба. У меня есть единственная сестричка, мой близнец. Она у меня настоящая. Поступала три раза в мед. Провалилась. Для неё — судьба. Прирождённый врач. Маша, ты в какой хочешь? Во Второй? Я ручаюсь, и биологию, и химию знает назубок. Слишком честная. Нет, не после школы. Закончила медучилище. Как «зачем»? Чтобы потом идти в институт. Кого не хватает? Ну и что? А она при чём? — Иван прикрыл трубку, растерянно глядя на Марью, прошептал: — Негласное распоряжение — не брать после медучилища, нужны медсёстры, зачем, мол, учили? Что?! — взревел в трубку. — Про блат знаю. Про взятки нет. Сколько? Десять тысяч? — Иван присвистнул. — Ну, дают! Нет, платить не станет. Да и откуда у неё. У нас с отцом не возьмёт. Самостоятельная. Будет голодать. Зачем тогда говорите, если поможете? Какой уж тут юмор! Хорошо, приду завтра в пятнадцать ноль-ноль. Как зовут? Марья. Остальное — всё моё: Рокотова она, Матвеевна! Ха-ха, именно так мы с ней и задуманы: Иван да Марья. Вы, как всегда, зрите в корень. Надо же, в глаза не видел наш с ней цветок. Даже в голову не приходило. Цветок и цветок. Ладно, изучу. Насчёт мужа? Не занимался этой проблемой. Серьёзная. Вы сами?! Боюсь, не тот случай: не станет знакомиться по чьей-то указке. Посмотрим. — Иван скомкал разговор, положил трубку, стёр пот. — Ну и ну, Маша, сто потов сошло. Похоже, не поступить тебе туда самостоятельно. А мужик занятный. — Иван усмехнулся. — Это не потому, что он мой тесть. Он в самом деле, явление необыкновенное! Может всё, что только пожелаешь: институт, престижного мужа, квартиру, щадящий режим на работе, высокую ставку. Ну, чего хочешь? Не представляю себе, как возможно быть таким всемогущим?! Связи, Маша, в наш век — всё! Больше таланта. Больше денег. Ты мне, я тебе.

Марья вздрогнула.

— А что я — тебе? — спросила.

— Ты — мне? — Иван звонко рассмеялся. — Это, Маша, тот единственный случай, когда ты мне ничего. Хотя, — он оборвал смех, — есть одно, о чём хочу попросить тебя. Это, конечно, не за институт, если, конечно, ты туда поступишь, это лично для меня, это так важно мне! Я очень прошу тебя! — Иван смутился, замялся. Прошёл в комнату, сел, захлопнул альбом с фотографиями. — У отца неприятности. Не приняли фильм, из-за него. Оказалось, появился новый деятель в приёмной комиссии, из молодых, да ранний, сказал: «Хватит нам ехать на старых достижениях и старых, истаскавшихся актёрах, живущих прежними удачами. Нельзя выпускать такую беспомощность на экран». Представляешь себе?

— Мама, — сказала Марья.

— Что «мама»? — удивился Иван неожиданному повороту.

— Мама вводила его в роли, давала нужную интонацию. Она видела весь фильм в целом и назначение отцовской роли в этом фильме. Мамы не стало, и он перестал…

— Что ты заладила «мама-мама», — прервал её Иван. — Просто козни. Небось, когда-то этот деятель или его знакомый претендовал на роль, которую дали отцу, вот и вся история. Отец — великий актёр. Ты меня не убедишь в обратном. Сколько в нём искренности, обаяния, точности в передаче состояний! Погоди, я ещё доберусь до корня.

— А ты-то сам видел последний фильм? Может, и, правда, беспомощная игра?

Иван усмехнулся.

— Зачем мне смотреть? Да это не имеет никакого значения! Ты же только что слышала мой разговор с Севастьяном! Чёрным по белому. Сейчас время такое: взятки, блат, негласный приказ сверху. Да будь ты прирождённым врачом, самородком, не дадут тебе ходу, если кто-нибудь влиятельный, сильный не поднимет тебя. Кстати, Севастьян предлагает познакомить тебя с очень симпатичным, даже замечательным человеком, сыном одного из крупных деятелей Госкомиздата. Вообще тебе нужно встретиться с Севастьяном, и ты будешь в порядке. Подумай об этом! — Иван встал. — Прости, Маша, но я опоздал всюду. У меня будут неприятности. Ты, как всегда, всего меня перебаламутила, честно признаться, я боюсь встреч с тобой. Давно я пришёл к выводу: жизнь проскочит, как скорый поезд, и всё. И надо делать то простое и естественное, что она предлагает тебе: радоваться, получать удовольствие. Ну что толку в твоём постоянном самокопании, в твоих страданиях? Единственное, что серьёзно: родственные отношения, по крови родство. Помнишь, как у Грибоедова: «Ну, как не порадеть родному человечку!» Я, Маша, считаю основной обязанностью каждого из нас — служение родным людям.