за жизнью животных. Я чурался общества людей независимо от их возраста и социального положения. Куда больший интерес представляли для меня птицы, рыбы и прочая живность. Должно быть, я рос мизантропом.

Единственный, кого я выделял среди своего окружения, – Парамошка, кривой от рождения, тощий как жердь мужик, служивший в имении отца лесничим. Именно он научил меня ставить силки и вообще заниматься трапперством. Свои трофеи я относил на кухню, где они поступали в распоряжение повара Игната. Не знаю, что он с ними делал. Судьба попавшихся в мои ловушки животных никогда меня не интересовала.

В конце концов отец купил мне охотничье ружье. Изготовленное фабрикой И.Ф. Петрова с ремингтоновской сверловкой и стволами ленточного дамаска, замком укороченного типа и ореховым ложем пистолетного типа, оно лишь немного уступало размерами взрослому образцу, оставаясь при этом его точной копией.

Я стрелял белок, зайцев и глухарей. Мог часами гулять по лесу, выслеживая или сидя в засаде. Думаю, уже тогда я развил в себе определенную меткость.

К сожалению, мое увлечение охотой не нашло понимания у учителя французского языка, нанятого отцом. Его звали мсье Бюжо, и ему было, наверное, лет тридцать или сорок. Когда тебе четырнадцать, трудно объективно судить о возрасте взрослых. Этот заносчивый француз мнил, будто находится в имении на особом положении, и позволял себе порой драть меня за ухо. Впрочем, это я бы стерпел, но однажды кое-что произошло. Я в очередной раз опоздал на занятие, что по какой-то причине страшно выводило Бюжо из себя. Поэтому, когда я явился на четверть часа позже положенного времени, он подошел ко мне, вопреки обыкновению молча, и секунд десять пристально смотрел мне в глаза – уж не знаю, быть может, ища признаки раскаяния. Затем взял поставленное мною в угол ружье и переломил его ударом об стол. Помню, я был поражен. Хотелось кинуться на Бюжо и придушить там же, в классной комнате. Однако я сдержался. Уроки Парамошки не прошли даром: я умел быть терпеливым.

Француз недолго пробыл у нас после этого случая. Он любил по субботам приложиться к вину, и спустя пару недель, спускаясь по лестнице, оступился и полетел кувырком, попутно сломав себе шею.

Поскольку я уже вышел из детского возраста, отец не стал искать учителю замену и вскоре отправил меня в полк, где и началась моя военная карьера. Я служил ровно, ничем не выделяясь и плохо сходясь с другими офицерами. Полагаю, они находили мой нрав холодным. Им же казалось, что военный должен быть непременно горяч. Когда началась война, большинство из них поплатились за эти представления. Я же остался жив и даже, служа в артиллерии, был представлен к наградам. Едва получив звание майора (за атаку, предпринятую нашими орудиями и обеспечившую прорыв русских войск), я был досадно ранен и отправлен в госпиталь. Пока врачи занимались моим здоровьем, война закончилась. Отец приобрел для меня небольшой дом в Петербурге, куда я и перебрался.

Служба вскоре наскучила мне. Ее однообразие тяготило меня – особенно после опасностей войны. То, что я всегда старался совершать поступки обдуманно, не означает, что я не испытывал острого удовольствия, чувствуя, как смерть проносится мимо. Я все чаще ездил на охоту, предпочитая бить крупного и опасного зверя, в то время как многие мои сослуживцы довольствовались стрельбой по уткам и глухарям да травили лис. Однако я чувствовал, что нуждаюсь в чем-то особенном.

В конце концов, поскольку доктор посоветовал мне сменить на время климат и подлечить рану, полученную во время войны с турками, я взял отпуск и отправился в Индию, надеясь не только поправить здоровье, но и усовершенствовать свои навыки охоты на крупного зверя. При мне были три ружья разного калибра (двуствольный штуцер 500-го калибра для охоты на крупного зверя, стойкого к ранам, винтовка 275-го калибра, чтобы стрелять дичь и мелкий рогатый скот, а также винтовка 450-го калибра, из которой можно уложить леопарда, но которую не так тяжело носить, как штуцер, – это становится важно при длительных переходах или если охота затягивается на несколько дней), запас патронов с бездымным порохом, немного личных вещей и крупная сумма денег, которой, по моим расчетам, должно было хватить на полгода – именно столько я намеревался провести в Индии, выслеживая и убивая тигров и леопардов. Мне хотелось привезти домой богатые трофеи и испытать себя. Разумеется, у меня имелся опыт охоты, в том числе на кабанов и медведей, но я был уверен, что отстрел крупных хищников подарит мне совершенно новые ощущения.

Добравшись до Индии, я поселился в регионе Гархвал, арендовав небольшой дом у местного фермера-француза. Сам он некогда приехал сюда, имея при себе только ружья, немного денег, справочник Джеймса Ролэнда Ворда «Рекордные трофеи крупных зверей» и страстное желание охотиться на медведей, тигров, леопардов, кабанов и слонов. Спустя пару лет он сколотил небольшое состояние на торговле шкурами, бивнями и так называемыми плавающими костями (последние оправляют в золото и носят в качестве украшений), но не уехал, а остался, продолжая время от времени охотиться и ведя фермерское хозяйство. Надо заметить, что многие европейцы и англичане поступают именно так.

Первую неделю в Индии мне пришлось провести в поисках человека, который смог бы стать моим спутником. Необходимо было, чтобы он умел читать следы зверей и хорошо знал местность, а также обладал немалой отвагой, ибо жители Индии живут в постоянном страхе перед джунглями, которые, по их глубоким убеждениям, населены всевозможными злыми духами.

Мне повезло, ибо тот, кого я нанял, вскоре стал моим верным спутником. Звали его Амрит, что означает «бессмертный». На вид ему можно было дать лет двадцать пять или тридцать. Амрит не успел обзавестись семьей, что делало его довольно свободным в передвижениях: он мог подолгу отсутствовать в деревне, не причиняя никому неудобства. Мы поладили с ним сразу – в основном потому, что я немного говорил по-английски, хотя, как быстро убедился, произношение мое оставляло в первое время желать лучшего, ведь учился я по книгам, почти не слыша живой речи жителей Британии.

Около месяца я провел, выслеживая тигров и леопардов, но похвастаться большим количеством трофеев не мог, ибо животные эти умны и на людей по собственному почину никогда не нападают – за исключением тех, кому пришлось из-за старости или ранения стать людоедом. Иногда причиной тому становятся иглы дикобраза, глубоко вонзающиеся в мышцы зверя и загибающиеся при столкновении с костями почти под прямым углом, что делает их извлечение невозможным. Тигры отгрызают торчащие части, но рана воспаляется