наклонилась к нему, и Лариса почувствовала, что сползает. Она попыталась схватиться за прутья правой рукой, забыв, что та побывала в пасти у медведя, – и мир вновь превратился в засвеченную фотографию. Скользя на испачканной в глине заднице, девушка скатилась к самому краю клетки, медведь тут же ударил лапой – и лишь поджатые ноги спасли от когтей. Лариса попыталась отползти, но от движения только съехала еще ниже. Медведь открыл пасть и громко зарычал, и Лариска увидела чье-то ухо с сережкой, застрявшее между губой и клыками.

«Вот и все, – подумала Лариска. – Вот так оно и произойдет».

Мимо метнулась тень, обдало запахом зверя. Медведица, склонив голову к полу, всем телом ударила шатуна, выбив его из клетки, и опрокинула в грязь. Насколько тот был тяжел и нетороплив, настолько Машка была быстра и яростна. Она вцепилась ему в живот – и звери зарычали, катаясь в грязи. Клетка, лишившись их веса, качнулась обратно и замерла, задрав дырявый край к небесам, из которых продолжал сыпаться снег. Лариска больше не видела медведей, только слышала. Со стороны трассы раздались крики, и по клетке мазнули лучи фонарей, сразу несколько, а потом устремились куда-то вниз и вбок, в сторону рычащей животной ярости. Пальнули выстрелы – один, второй, третий. Рычание прекратилось, и Лариска увидела крупную хромающую тень, которая брела в сторону фонарей. Шатун мотал головой и щерился на фонари окровавленной пастью, вся морда его была изорвана в лоскуты – Лариска увидела это, когда медведь отвернулся от бьющих в глаза лучей света и боком пошел на них. Вновь полыхнули вспышки выстрелов – и шатун наконец остановился, уперся головой в грязь, будто пьяный, и завалился на бок.

Лариса подползла к краю клетки, выглянула вниз, туда, где сидела испуганная окровавленная медведица с широко открытой розовой пастью. Грудь ее ходила туда-сюда, быстро и часто, как бывает у испуганных кошек. Лапы были все залиты кровью, одну она поджимала к располосованному животу.

– Беги, – сказала Лариска отчетливо. – Беги, милая. Вон туда, – она показала на речку в глубине оврага, на лес, на свободу. – Беги. Пожалуйста. Ну не надо, не надо сюда, не надо… – Она заплакала, когда медведица, поднявшись на лапы, попыталась заползти в клетку. Из дырок от когтей на ее животе толчками выбивалась кровь. – Ну что же ты, ну зачем? Ну зачем, ну не надо!

– Еще один! У клетки! – заорали сверху, и фонари высветили двоих выживших, прижали их лучами будто тяжелым каблуком.

– Это не она! – закричала Лариска. – Это не…

– Понизу бей! – раздалось от фуры, и несколько выстрелов слились в один. Они вошли медведице в пузо, торчащее с края клетки – и вышли из спины, вместе с кусками мяса и шерсти. Машка вздохнула и стала сползать вниз, а затем в ужасе от происходящего вцепилась зубами в прутья и повисла, вращая белками глаз и царапая когтями доски. Она не понимала, почему не может просто взять и подтянуться в свою клетку – как раньше, как и всегда.

– Милая. – Лариска оказалась рядом, положила здоровую руку ей на морду, провела по грязной окровавленной шерсти. – Милая, ну зачем… ну зачем ты? Ну зачем?

Она гладила и гладила ее по голове – и Машка перестала вращать глазами, расслабила лапы, успокоилась и лишь тяжело, громко выпускала пар через нос. Потом она закрыла глаза, выдохнула – и больше не шевелилась. Зубы ее разжались, и медведица выпала наружу, ударившись спиной о грязь, которую уже успело накрыть мелким мартовским снегом.

Лариска опустила голову на доски и затряслась всем телом от рыданий. Сквозь веки она видела приближающиеся бледные пятна фонарей, которые, раз на нее попав, так и застывали на ее коже, пачкая ее навсегда.

– Девушка! Здесь девушка! С вами все в порядке? – кричали они. – Скажите, чтобы спустили носилки! Вы слышите? Вы здесь работаете? Вы можете выбраться? Слышите? Как вы оказались в клетке?

Лариска слышала. Каждый их вопрос. Но не на один не находила ответа…

Из материалов следствия: комментарий эксперта-зоолога Ильинской И. М., доцента кафедры биологических наук РГПУ им. Герцена:

‹…› …после повреждения взрывами части берлоги, контузии и ранения осколками еще около суток находился под землей и вылез лишь на следующий день, с наступлением темноты. Животное полностью оглохло, поэтому его не пугал звук трассы, но все еще тревожил ее запах, однако сильнее его беспокоил запах пороховой гари, от которого оно и двинулось к востоку. Мы предполагаем, что поначалу медведь шел вдоль трассы в сторону Москвы, но затем его привлек запах самки, содержащейся в неволе. Скорее всего, его вело не половое поведение, а банальный голод – такие крупные самцы часто нападают на ослабевших самок с детенышами… ‹…› Медведи – одиночки, и каждая самка борется за жизнь самостоятельно. Но когда самец достиг наконец клетки с самкой, то не смог до нее добраться и переключил внимание на людей. Это типичное поведение шатуна, и, боюсь, учитывая упадок лесного хозяйства Смоленской области, снижение плотности населения и частые «еврозимы», в будущем следует ожидать, что крупные хищники чаще будут появляться возле населенных пунктов, в особенности – недалеко от федеральных трасс, которые являются некими «водоразделами» между охотничьими территориями. Лишь самые оголодавшие и, соответственно, самые опасные животные рискнут их пересекать. Решением данной проблемы могут стать заповедные зоны с буферными переходами, однако недостаток финансирования и общее состояние региона заставляют относиться к этим планам как к несбыточным…

Виктор Глебов

Мемуары охотника на крупного зверя

Меня зовут Денис Николаевич Росляков. Возможно, вам знакомо это имя – по крайней мере, если вы увлекаетесь охотой. Вы могли читать такие мои сочинения, как «Охота на африканских буйволов» и «Записки траппера». Говорят, публика неплохо приняла их.

Отец мой, граф Росляков, значительно приумножил унаследованное состояние, получив железнодорожные концессии, а также вкладывая средства в сталелитейную промышленность. Он был человеком более прогрессивным, чем идейные прогрессисты того времени, и, возможно, поэтому ему сопутствовал успех. Я и мой старший брат рано потеряли мать. Она умерла, когда мне исполнилось семь лет, от чахотки – как и многие другие. Отец, которого мы видели лишь изредка, нанял нам свиту воспитателей и гувернеров, от которых было много шума и мало пользы. Никто из них не вызывал у меня привязанности – полагаю, из-за того, что я слишком тосковал по матушке и никакой немец или француз не мог ее заменить.

С детства я привык убегать в лес и там наблюдать