Я будто бы заново переживал эти события, держал тетрадь капитана Петрова в руках, но даже одной страницы не перелистнул и, когда понял, что не смогу перелистнуть, потому что мне и своих воспоминаний хватает, своих, более ярких, чем чужие, о том же говорящих, отложил тетрадь в сторону и выключил свет.

Но уснуть я не мог долго еще...

* * *

Я, наверное, очень поздно уснул, потому и проснулся так поздно и все с тем же чувством беспокойства в груди и в голове... Словно бы сделал что-то не так и вскоре предстояло расхлебывать все это... Но, едва умывшись, я догадался, откуда у беспокойства растут корни... Скорее всего, правильно догадался... Мне очень не хотелось идти на очную ставку с Анжелиной, где придется смотреть ей в испуганные глаза и откровенно врать, упираться и стоять на том, что ничего она мне не передавала и я понятия не имею, о каких деньгах она речь ведет... Это достаточно веская причина, чтобы беспокойство испытывать... Не беспокойство за свою безопасность, а только чувство дискомфорта из-за необходимости вранья...

Я рассчитывал побороться с Анжелиной за счет своего взгляда. И посильнее люди не выдерживали его, и она не выдержит... Она начнет что-то путать, начнет отводить взгляд... В итоге не произведет впечатления честного человека... Но и обвинений против нее никаких выдвинуто быть не может... Может быть выдвинута только версия, которую практически доказать невозможно... И я не подставляю ее в этом случае, как она меня подставила. Но дело предстоящее в любом случае слишком неприятно, чтобы идти на него с радостью.

Без радости я и собрался идти, но отчего-то захотелось рискнуть и прийти в ментовку во всеоружии. Плохо я себя без пистолета чувствую... Даже в ментовке... И, выходя из дома, я заглянул в почтовый ящик. Пистолет по мне соскучился не меньше, чем я по нему, и просто просился в руку... Тем не менее пришлось убрать его в кобуру...

* * *

Время у меня в запасе было, я подумал было заехать к Волку, чтобы попросить его не пить до поминок и вообще на похороны не на своей машине ехать. У Волка есть дурацкая привычка за руль садиться в любом состоянии. Правда, у него есть способность трезветь, когда это необходимо: только что был никакой совершенно и вдруг, когда стало нужно, выглядит вполне прилично... И потому я не за него и не за его машину беспокоился, а за встречных ментов. Остановят, потом попробуй откупись... По нынешним законам, о которых только слухи ходят и неизвестно, приняли их или нет, какие-то драконовские меры против пьянства за рулем обещаются... Лучше бы Волку не попадаться...

Но, сам для себя неожиданно, я свернул в сторону прямо противоположную и проехал мимо офиса Анжелины, не заезжая на служебную стоянку, ставшую уже привычной. Это опять меня чувство вины толкнуло... И только потом, уже квартал проехав мимо, я вспомнил, что в туалете на втором этаже я, кажется, что-то забыл на покрашенном алюминиевой краской коробе вентиляции. Пустяк, между нами говоря, полтора миллиона баксов. Но самому стало приятно оттого, что вспомнил я о деньгах уже задним числом. А проезжая мимо, думал об Анжелине... Ее нелегкое испытание ждет... Испытание в виде беседы с моими глазами...

Впрочем, для меня очная ставка тоже будет испытанием...

* * *

Майор Николаев сидел рядом с масляным электронагревателем и старательно потел одним боком, поскольку другой его бок существовал, кажется, от тела автономно в жутком холоде. Или вечером в кабинете лучше топили, или я был так возбужден, что холода не заметил. Как не видел самого нагревателя.

– Приморозило? – спросил я.

– Батареи на этаже отключили... Ночью в соседнем кабинете прорвало систему... Первый этаж затопили... Канцелярию... Кучу документов в плаванье отправили... – говорил майор легкомысленные слова, но печальным и измученным голосом. Под глазами у него светились синие круги, издали, наверное, похожие на синяки. Всю ночь, вероятно, не спал, мысленно искал потерянные полтора миллиона баксов. Судя по голосу – не нашел...

Бедный... Долго же ему, такому восприимчивому, теперь спать не придется. Мучается, страдает, переживает, а все ради чего? Все ради лишней звездочки на погоне... Стоит ли игра сожженных свеч?

– Простудим женщину... – посочувствовал я Анжелине, которой было отведено еще четыре минуты, чтобы появиться вовремя.

– Я разрешу ей не раздеваться...

– В смысле – не снимать шубу, или...

Майор покраснел, как девица.

– В смысле не снимать шубу...

В дверь постучали. Анжелина явилась раньше времени. На целых две минуты. Это вообще-то не в ее привычках. Обычно она строго на десять минут опаздывает...

– Войдите...

И выглядела она ничуть не лучше майора. Ей бы тоже стоило меньше нервничать. Не ее же деньги пропали, а ментовские, к тому же застрахованные на случай встречи с такими волками, как мы с Волком...

– Плохо себя чувствуешь? – спросил я.

– Почувствуешь себя хорошо... Вторую ночь без сна... Сначала обвиняют в торговле наркотиками и полтора миллиона вымогают, чтобы дело замять, потом обвиняют, что я полтора миллиона украла... Из огня в прорубь... Я ни спать, ни работать, я ничего не могу...

– Я вот тоже говорю товарищу майору, что ты не могла... Ты – порядочная... И именем своим дорожишь... Какой тебе смысл из-за каких-то полутора миллионов рисковать... А товарищ майор верить не хочет... Ему гражданка Качурина кажется особой ненадежной, и он ее, по примеру покойного подполковника Петрова, желает запереть на ночь к бомжам в «обезьянник». Да ты не расстраивайся, я рядом, выручу в очередной раз...

Анжелина хотела, думаю, покраснеть, но две бессонные ночи сказались, должно быть, на ее давлении, и она только позеленела. Наверное, от злости, потому что от всего другого или краснеют, или бледнеют... Или с похмелья синеют... Но ей это не грозит, это участь Волка, который от безделья и волчьего одиночества стал пить чуть не каждый день...

– Давайте приступим... – сказал майор и пододвинул к себе какие-то частично уже заполненные бланки.

– А мы разве уже не приступили? – вдруг взъерепенилась Анжелина. – Он на своем стоит, я на своем! И ни он, ни я отступать не желаем... Я его убить сейчас готова... Дайте ваш пистолет, товарищ майор...

– А мне хочется ее расцеловать... Отвернись, майор...

– Кончайте цирк! – майор Николаев голос повысил. – Не то я позову Полтора Ивана, при нем смирно сидеть будете... И без выстрелов, и без порнухи обойдетесь... Будете дрожать и потеть от страха даже при минусовой температуре... Работаем...

– Работаем... – согласился я.

И увидел, что Анжелина улыбнулась. Она оценила мое качественное поведение по достоинству и, кажется, готова была подмигнуть мне. Говоря честно, меня это сильно обескуражило. Я ведь надеялся встретиться с подавленным состоянием несчастной жертвы. Она, однако, жертвой себя видеть не желала, выглядела агрессивной и взбалмошной. А куда же, пардон, пропала та Анжелина, что вошла в кабинет несколько минут назад?