Тем не менее утром Оля набралась наглости и сама позвонила миллионерше на мобильный.

– Доброе утро, Роксалана. Я беспокоюсь за здоро…

– Если ты боишься, что я ее оприходовала, то зря, – отрезала та. – Доктора сказали, серьезных проблем со здоровьем у бабки нет. Просто старенькая. Еще лет сто проживет запросто. А может через год сгореть, такой уж у нее возраст.

– Она не ругалась, что мы ее так грубо уволокли?

– Она не может. У нее перелом челюсти. В ближайшие два месяца разговаривать внятно и то не получится, черт бы ее побрал! Так что пока можешь быть свободна. Поищу другие варианты. Должен же хоть кто-то суметь достать Олежку из его схрона!

– А если не найдешь?

– Если его не найду, значит, сама к нему нырну. Если у бабки один раз уже получилось, значит, это возможно. Сможет повторить. Нужно только проявить настойчивость.

Хохот ведьмы и собственное бессилие разозлили ведуна. Он быстро обошел пентаграмму, осмотрел знаки, проверил свечи. Все было правильно! Но почему тогда случился такой нелепый перекосяк? Что за шутки богов, откуда непостижимо странный результат? И ладно, если бы не вышло вовсе ничего! Это бывает. В чем-то ошибся, забыл, перепутал – и обряд не удался. Но откуда в кукле взялась Роксалана?! Что за безумный зигзаг?

Внезапно дыхание в его груди скрутило, потянуло наружу. Глаза резко защипало, и сквозь слезы Середин увидел страшную перекошенную рожу, услышал крики. Он попытался дотянуться, схватить – но не тут-то было. Олег барахтался в каком-то странном вязком киселе, тонул в неведомой жидкости – пытаясь дотянуться до врага, но так и не доставая. Дыхание давило все сильнее, до треска ребер, его выворачивало наизнанку, душило, раздирало внутренности. Казалось, еще немного – и вырвется само сердце.

Взяв себя в руки, молодой человек на миг расслабился, выпуская свою жизнь в руки врага, выигрывая крохотное мгновение для того, чтобы собрать в кулак последние силы. Противник по ту сторону слез от внезапной легкости чуть расслабил натяг – и тогда ведун ударил, вкладывая в свой кулак все, что только мог.

Мгновенно стало легче, видение исчезло вместе с болью. Олег наконец-то вдохнул полной грудью… И понял, что, распятый, лежит на земле, крепко-накрепко притиснутый к ней за руки и за ноги. Ведун скосил глаза. Ну да, это была трава. Пока он валялся без сознания, Сирень успела вытянуть ее из почвы, и теперь стебли накрепко оплели его конечности – не шелохнешься.

– А ведь я отпускала тебя, колдун! – Довольная собой ведьмочка уселась ему на грудь. – Не тронула, предупредила. Но ты упрямый. Ты все равно пришел. Теперь умрешь. Скоро моя стая подкопает ворота, пролезет сюда и тебя съест. Правда, здорово?

– Чего же в этом хорошего?

– Они будут сытыми, колдун. А когда стая сыта, это всегда хорошо.

Олег напрягся. Трава поначалу чуть-чуть поддалась, но тут же зашевелилась, поползла, схватила крепче.

Проклятие!

– Не мучайся зря, – посоветовала Сирень, чуть попрыгав у него на груди. Впрочем, веса в ней все равно не имелось. – Дорога твердая, но они скоро проберутся. Как я тебя ловко поймала! Скажи, что я молодец!

– А ведь это твое родовое святилище, – откинув голову, сказал ведун. – Когда-то после рождения тебя принесли в ближний к дому лес. Значит, все случилось в этом поселке. В этой деревне жила мать, тут был твой отец. Твои бабка и дед. И прабабки, и прапрадеды. Все они жили здесь. Твоя кровь, твои предки. Здесь они поклонялись своим радуницам, покровительницам рода. Твоего рода, Сирень. Ты себя не знаешь, а они знают. Твоя кровь вписана в их родовую память, так как они и есть твоя кровь. Они здесь, твои радуницы, их сила и их память впитаны в эту землю.

Олег закрыл глаза и зашептал:

– Радуницы святилищные, духи рода девицы несчастной сей. Взгляните в ее душу, узнайте свою кровь, поддержите свое дитя. Дайте ей родиться еще раз назло судьбе и проклятию! Триглава справедливая, Сварог, прародитель великий, вам молюсь о помощи! Исторгните живую душу Сирени из места чуждого, нечеловеческого. Дайте ей тело плотское, существам смертным начертанное! Пусть ногами по земле ходит, глазами на мир смотрит, руками дела свои творит. Именем земли и неба, именем света и тьмы, именем жизни и смерти, силами радуницы твоей, волею богов повелеваю тебе, Сирень: дыши новым телом! Войди в него, Сирень, открой его глаза, встань на его ноги!

Послышался жалобный вскрик, Олег ощутил, как ослабла хватка травы, задергался из стороны в сторону, сгибая и разгибая руки в локтях. Затрещали рвущиеся стебли – и он, вырвавшись из цепких зеленых объятий, наконец-то смог подняться.

Сирень, наоборот, барахталась среди углей, не в силах привыкнуть к новому состоянию.

Оставшись без хозяйки, волки перестали драть когтистыми лапами утоптанную до каменной твердости землю и только с любопытством подсовывали носы под створки ворот. Олег, пользуясь передышкой, отступил к частоколу, привалился к нему спиной, приходя в себя после событий последнего часа.

Кукла с железной головой и перламутровыми глазами, ощетинившаяся травяными волосами, наконец-то встала, сделала несколько шагов, тихо зарычала, вытянув руку, и волки, встрепенувшись, снова дружно заработали лапами.

– Останови их, Сирень, – сказал Олег.

– Ты умрешь!!! – рявкнула она.

Ведун поморщился и резко сжал кулак. Кукла тут же скрючилась, упала, скуля от боли, рыча от ненависти, воя от бессилия. Олег подошел, опустился рядом на колено.

– Послушай меня, девочка… Я клянусь тебе, что стану холить тебя и лелеять. Красиво одевать, вкусно кормить, укладывать на мягкие перины, накрывать теплыми одеялами. Я не хочу тебя убивать или мучить. Я просто увезу тебя отсюда далеко-далеко. Туда, где ты не сможешь причинять вред людям.

– Загрызу! Порву в клочья!

– Вот этого не советую, – покачал головой ведун. – Ты, верно, не поняла, но твое новое тело принадлежит не только тебе. В нем много жил, заговоренных на мою кровь и ставших частью меня самого. Посему все, чем я буду страдать, передастся и тебе. Я умру, а моя мука останется. В тебе. Причем навечно. Подумай об этом. Вечные муки станут для тебя плохим будущим.

– Ненавижу! – зашипела она.

– Знаю. Потому и позаботился, – кивнул Олег. – А еще мои жилы подчиняются мне. Ты только что ощутила, что это для тебя значит. Давай сделаем так, чтобы больше никогда, ни одного раза мне не приходилось так поступать. Хорошо?

– Чего ты хочешь от меня, колдун? – поднялась на четвереньки Сирень.

Волки перестали рыть подкоп, прислушиваясь.

– Ты убиваешь людей. Кормишь ими волков, словно обычным мясом. А людей убивать нельзя. Это плохо. И есть их тоже нельзя.

– Любое мясо раньше было оленем, зайцем, человеком, лошадью или коровой.

– Я знаю. Но людей убивать нельзя.