Во время похорон Николай стоял рядом с матерью — маленькиймужчина держал ее за руку и тихо плакал, когда хор запел берущую за душу «АвеМария».

За последнюю неделю с жизнью расстались многие; однипокончили жизнь самоубийством, другие, как и Клейтон, умерли от удара. Зоя небоялась за себя, она горевала — как бы там ни было, она лишилась его.

— Не знаю, любимая… Не знаю почему… Он перенес ужасноепотрясение и… улетел в рай к богу. — Зоя всхлипнула. Николай внимательнослушал.

— Теперь он будет с дядей Ники и тетей Алике? —тихо спросил он, и Зоя встретилась с ним глазами.

Она всегда говорила ему, что они живы, но зачем?

Какое это теперь имело значение? Все, кого она любила,умерли… все, кроме ее детей. Выйдя из машины, она прижала их к себе и поспешилав дом. Домой она не пригласила никого, она не хотела никого видеть, ей нехотелось ничего объяснять, ничего рассказывать. Достаточно уже того, чтопришлось сказать детям. Зоя решила подождать несколько дней, она уже сказалаприслуге, что они вольны уходить. Она решила оставить только одну служанку иняню, готовить она сможет сама. И шофер собирался уйти, как только она продастмашины. Он пообещал помочь ей. Он знал несколько человек, которым нравились«Альфа-Ромео» Клейтона и «Мерседес», которым пользовалась она; продать же«Испано-Сюизу» не составляло труда. Правда, Зоя сомневалась, остались лисостоятельные люди, которые могли бы купить такие дорогие автомобили.

Старая Сава подошла к ней и лизнула ей руку, как будто онавсе понимала. Зоя села в спальне у камина, глядя на то место, где он умер всегонесколько дней назад. Казалось невероятным, что он умер… что Клейтона большенет… Теперь ей предстояло так много сделать. Она позвонила адвокатам наследующий же день после его смерти, и они пообещали все ей объяснить.

После консультаций с ними Зоя пришла в ужас. Положение былоеще хуже, чем думал Клейтон. Долги были огромными, денег не оставалось совсем.Адвокаты посоветовали ей попытаться продать дом с обстановкой на Лонг-Айлендеза любую цену. Зоя дала согласие, и дом со всем содержимым продали с аукциона.Она даже не стала забирать собственные вещи, ибо знала, что не сможет смотретьна них. Зоя не была исключением, все, кто не покончил жизнь самоубийством илине бежал куда глаза глядят подальше от кредиторов, поступали точно так же.

И только в субботу она смогла заставить себя занятьсядетьми. Она ела вместе с детьми, но двигалась машинально, ходила из комнаты вкомнату и говорила только по необходимости. Она была не в силах ни о чемдумать. Столько всего надо было сделать, столько всего уложить, продать, —а потом еще искать жилье…

Зоя понимала, что ей надо найти работу, но пока она не могладаже думать об этом. Дети вызывали у нее щемящее чувство горечи. Она знала:Саша пока слишком мала, чтобы понять происходящее, да и Николаю еще многоепредстоит объяснить; разговора с сыном она боялась больше всего, бояласьпосмотреть ему в глаза. Кончилось тем, что она просто прижала его к себе, и онивместе заплакали по мужу и отцу, которого так любили. Но Зоя знала: она должнабыть сильной, такой, как была ее бабушка, ведь тогда их жизнь складывалась ещехуже. Она даже подумала, не вернуться ли с детьми в Париж, где жизнь, возможно,дешевле, но и там были свои проблемы; Сергей Оболенский рассказывал, что сейчасв Париже четыре тысячи русских работают водителями такси. Да и дети будутчувствовать себя там чужими — нет, лучше остаться в Нью-Йорке.

— Николай… милый… нам придется переехать отсюда. —Зоя сама чувствовала, как натужно, неестественно звучат ее слова.

— Потому что папа умер?

— Да… нет… ну, потому… Потому что теперь мы бедные…Потому что мы больше не можем позволить себе жить здесь… Потому… потому что длянас наступают трудные времена. Мы больше не можем здесь оставаться.

Мальчик серьезно посмотрел на нее, стараясь не выдаватьсвоего страха; Саша же в это время как ни в чем не бывало играла с собакой, аняня в слезах тихо вышла из комнаты. Она-то знала, что тоже должна будет уйти,и у нее разрывалось сердце, оттого что придется расстаться с детьми, которыхона воспитывала с самого рождения. Но Зоя уже предупредила няню, чтобы таискала себе место, и делать было нечего.

— Мама, мы будем бедными?

— Да. — Она всегда говорила ему правду. — Унас не будет ни большого дома, ни автомобилей. Но у нас будет все необходимое…кроме папы… — Зоя почувствовала, что комок подступает к горлу. — Главное,мы вместе, дорогой. И всегда будем вместе. Помнишь, что я рассказывала тебе одяде Николае и тете Алике и их детях, когда они вместе поехали в Сибирь? Онибыли смелыми и сделали из этого что-то вроде игры. Они всегда помнили, чтосамое главное — быть вместе, любить друг друга и быть сильными… именно такдолжны поступать сейчас и мы.

— Мы поедем в Сибирь? — Николай оживился, и Зоя улыбнулась.

— Нет, дорогой, не поедем. Мы останемся в Нью-Йорке.

— А где же мы будем жить? — Как и всех детей, егоинтересовали самые простые вопросы.

— В квартире. Мне надо будет найти квартиру.

— Красивую?

Зоя вдруг подумала о Машиных письмах из Тобольска иЕкатеринбурга.

— Красивую, обещаю.

Николай вновь печально посмотрел на нее.

— Мы сможем взять с собой собаку?

Слезы снова навернулись ей на глаза, когда она посмотрела наСаву, играющую на полу с Сашей, а затем вновь перевела взгляд на сына.

— Конечно, сможем. Она ведь у меня сСанкт-Петербурга. — Зоя осеклась. — Мы ее не бросим.

— Я могу взять игрушки?

— Можешь, но не все… возьмешь столько, сколькопоместится в квартире. Обещаю тебе.

Он немного успокоился и улыбнулся.

— Хорошо.

А затем его глаза вновь наполнились слезами: он подумал оботце и о том, что никогда его больше не увидит.

— Мы скоро переедем?

— Думаю, что да, Николай.

Он кивнул, обнял ее, а потом позвал Сашу и собаку, и онивышли из комнаты. Зоя сидела на полу, глядя им вслед, и молила бога, чтобы онастала такой же сильной, какой была Евгения Петровна… Но тут Николай на цыпочкахвернулся в комнату.

— Я люблю тебя, мама.

— Я тоже люблю тебя, Николай… очень, очень люблю тебя…

Он подошел поближе и, не говоря ни слова, вложил ей что-то вруку.

— Что это?

Это была золотая монета, которой мальчик очень гордился.Клейтон подарил ему эту монету несколько месяцев назад, и мальчик всем еепоказывал.

— Ты можешь продать ее, если хочешь. Тогда, может быть,мы не будем такими бедными.

— Нет… нет, милый… она твоя… Папа подарил ее тебе.