– Экспромт!

Выставил перед собой короткую ручку, заговорил с преувеличенным пафосом, помогая себе жестикуляцией:

– Ах, Майя, вы прекрасней рая!

Опустил руку и озабоченно спросил:

– Ну, как?

– Гениально! – ответила я кисло.

– Иван, продолжай, – велел карлик. – Я обыграл имя нашей гостьи, ты обыграй ее прозвище. Слабо?

Иван поднялся на ноги, подошел ко мне и подал руку. Поднял меня с палубных досок, не выпуская моей руки, договорил:

– …И чувств высоких не тая,

Признаюсь в них от «а» до «я».

Наклонил голову и почтительно поцеловал мою ладонь. У меня сладко замерло сердце.

– Гениально! – ядовито восхитился Джокер. – Ты должен был заняться творчеством вплотную! Не бросать же талант на ветер! Майя, наш общий друг, его величество Дердекен в юности баловался рифмоплетством.

– Сгинь, – велел Иван. Джокер снова ухмыльнулся, подхватил свою кружку и скрылся внизу.

Я проводила взглядом маленькую неуклюжую фигурку и спросила:

– А ты не слишком груб?

– Не слишком, – ответил Иван. – Джокер ненавидит, когда с ним сюсюкают. Он усматривает в этом элемент жалости.

– Понятно.

Мы помолчали еще немного.

– Ты действительно писал стихи? – спросила я тихо.

Иван прикусил губу, разглядывая меня в упор. У меня снова замерло сердце. Сейчас он меня поцелует.

Но поцелуя не последовало. Иван неожиданно хмыкнул и сказал:

– Писал.

– Прочитай! – попросила я. Несмотря на холодный вечерний воздух, щеки мои пылали.

Иван обхватил ладонями затылок, запрокинул голову прямо в черное небо. Немного подумал и тихо произнес:

– Моя холодная осенняя звезда…

Он замолчал.

– Ну? – поторопила я. – А дальше?

– Все! – ответил Иван. Опустил руки и громко рассмеялся, увидев мое вытянувшееся лицо. – Хорошего понемножку, принцесса! По-моему, мне удалось перещеголять японцев. У них мысль умещается в три строчки, а я загнал в одну.

– Гениально! – сказала я сердито. – Ты снова надо мной смеешься, да?

– Ничуть, – ответил Иван. – На этот раз только чистая правда. За всю жизнь я написал только одну строчку, и считаю, что поступил очень мудро. Ты не согласна?

Я негромко повторила:

– «Моя холодная осенняя звезда»…

– По-моему, отлично придумано, – озабоченно поделился Иван. – Коротко и ясно. Почему ты не хочешь меня похвалить? Я очень самолюбив, как любой нормальный поэт!

– Звучит хорошо, – нерешительно признала я. И объективно добавила:

– Но этого мало! И вообще, почему ты так любишь холодные осенние звезды? Радиостанцию назвал «Осенняя звезда», яхту – «Ледяная звезда»… Про стихотворение уже не говорю.

– Я ведь родился в ноябре, – ответил Иван очень просто. – Так что нравится мне это или не нравится – звезда холодная. Светит, да не греет. Есть такие люди.

– Ты такой? – спросила я тихо.

Иван пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Не разобрался пока. Будущее покажет.

Он развернулся, пошел к рюкзаку, брошенному на палубе. Присел на корточки, достал из него небольшой радиоприемник.

– Послушаем музыку? – предложил он.

– А здесь возьмет? – удивилась я.

– Конечно! Мы недалеко от берега.

Иван включил приемник, беззвучный вечерний воздух наполнился свистом и радиопомехами. Я поморщилась.

Иван уловил мое недовольство, поднял голову и виновато попросил:

– Потерпи немного.

Я кивнула. Развернулась к нему спиной, взялась за холодные поручни, огляделась вокруг.

Огромные сверкающие звезды тонули в море, как драгоценные камни, небо на горизонте сомкнулось с водой.

Мир плавно перевернулся. Не было глубины под моими ногами, была только головокружительная высота, наполненная сиянием незнакомых планет. И я бесстрашно летела между ними на маленькой «Ледяной звезде».

Радиопомехи неожиданно прекратились. В наступившей тишине раздались неторопливые переборы гитарных струн: Ричард Мэркс запел старую добрую балладу «Now and Forever».

Высокий чистый голос заполнил пространство между небом и водой, скрепил их серебряной звездной нитью. Простая неторопливая мелодия взлетела над морем, расшевелила неподвижный вечерний воздух. Мир, раньше казавшийся мне застывшим, внезапно ожил и обрел бессмертную душу.

Только сейчас я почувствовала, что я – часть этого огромного мира. Не самостоятельное отдельное существо, гордое своей независимостью, а кусочек этого неба, капля этого моря, частица звездного света… Что я была здесь всегда и останусь навечно даже когда умру. Что я видела все это очень давно и увижу снова через столетия. Что я – часть круга, у которого нет конца и нет начала.

– Почувствовала, да? – тихо спросил Иван за моей спиной.

Я молча кивнула и обхватила себя обеими руками. Меня начала сотрясать крупная дрожь восторга и ужаса.

Иван стоит прямо за моей спиной. Сейчас он дотронется до моих плеч, я повернусь…

Кто сказал, что целоваться на втором свидании неприлично?!

Я закрыла глаза и крепче стиснула пальцы, стараясь успокоиться. Майка, тебе двадцать пять! Двадцать пять! Приди в себя, ты же не сопливая девчонка! Ну! Перестань трястись!

– Он обнимет меня тогда, когда кончится песня, – произнесла я про себя.

Отзвучали последние переборы струн, голос растворился в холодной темноте. Я открыла глаза.

Вот сейчас. Ну?!

Руки Ивана дотронулись до моих плеч. Прикосновение было очень легким и совсем не походило на объятие.

Боится? Стесняется? А может, я ему не нравлюсь?

Я подняла руки к плечам. Но вместо теплых мужских ладоней, мои пальцы коснулись холодной ткани.

Ветровка. Джентльмен беспокоится, как бы дама не простудилась.

Я повернулась. Иван стоял в нескольких шагах от меня. Наступившая темнота спрятала его лицо.

– Пора возвращаться, – сказал он негромко. – Ты замерзла.

И побежал вниз по лестнице в каюту.

Я изо всех сил прикусила губу. Меня душили слезы обиды и разочарования.

Пол под ногами содрогнулся. Вновь ожило и заработало невидимое сердце корабля. «Ледяная звезда» плавно качнулась, сделала поворот, двинулась к невидимому берегу.

Так закончилось мое второе свидание с капитаном Дердекеном.

Берег приближался неотвратимо, как расставание.