Иногда она ненавидела кости. Они всегда выдавали туманные намеки и загадки, непонятные даже Инэвере, которая читала их лучше, чем любая дама’тинг на протяжении трех тысячелетий. Чем важнее бывал вопрос, тем больше влиял на будущее ответ и тем неопределеннее высказывались кости. Она бросала их по три раза в день, выясняя судьбу мужа, но кости говорили ей не больше того, что сказали в горной долине, куда упал Ахман, и в этом были даже откровеннее, чем в отношении мятежников.

Возможно, замысел Эверама подразумевал восстание чинов или гражданскую войну в Красии и преждевременное тому препятствие вошло бы в противоречие с инэверой. Или, быть может, она впала у Него в немилость и Эверам решил вещать через другую.

«Не исключено, что дитя северной шлюхи – тоже инэвера». От этой мысли ей стало тошно. Она была чуть ли не благодарна дамаджи, когда те разгалделись и вернули ее в настоящее.

– Я с самого начала сказал, что мы слишком церемонимся, умиротворяя чинов! – проворчал дамаджи Кезан. – Мы позволяем им гнуться, а их надо ломать!

– Согласен, – отозвался дамаджи Ичах, словно напоминая Инэвере, насколько скверно пошли дела. Если Кезан с Ичахом едины во мнении, то впору и солнцу взойти на западе.

Насчет двора андраха кости отзывались более вразумительно. Ашаном она пока могла управлять. Ее сыновья сочтут восстание не кризисом, а поводом снискать славу при его подавлении. Однако дамаджи – старики, изнежившиеся среди изобилия Дара Эверама. Опасность, грозившая их новым владениям, ужасала сильнее, чем дети Най.

– Надо дотла сжечь деревни, где поджигали, – сказал дамаджи Энкаджи. – Разрубить на куски всех мужчин, женщин и детей, развесить на деревьях и оставить алагай – пусть попируют.

– Это легко сказать, дамаджи, когда атакованы не твои земли, – возразил дамаджи Чузен. Нападение на шанджинов произошло в новой столице его племени.

– Чины не дерзнут напасть на земли мехндингов, – хвастливо заявил Энкаджи, чем удивил Инэверу.

Бунтовщики не тронули пять самых сильных племен: Каджи, Маджах, Мехндинг, Кревах и Нанджи, но если им помогал север, это только начало.

– Еды и так мало после того, как в Ущерб алагай сожгли посевы, – подал голос Ашан. – Нам нельзя жечь поля и убивать тех, кто их возделывает, – если хотим дожить до весны.

– Что помешает чинам за поля-то и взяться, поджечь их? – осведомился Семмел из племени Анджха. – Даже в больших племенах не хватит людей, чтобы защитить землю от коренного населения.

– Андрах, ты не можешь оставить это безнаказанным, – сказал Альэверак. – Чины напали ночью, когда все люди братья; они убили дама и подожгли святую землю. Мы обязаны ответить, и быстро, иначе воодушевим врага.

– И ответим, – отозвался Ашан. – Ты прав, это неприемлемо. Мы должны найти ответственных и казнить их публично, но если сочтем всех чинов виновными в действиях нескольких, то лишь пополним ряды бунтовщиков.

Инэвера подавила улыбку. Ашан произнес в точности, что она ему наказала, хотя его первая реакция на мятеж немногим отличалась от таковой Энкаджи.

– Прости, андрах, но ответственны и правда все чины, – возразил дамаджи Реджджи из племени Баджин. – Они прячут повстанцев и детей. Какая разница, поджигают они или предоставляют поджигателям свой погреб?

– Мы должны показать, что им придется заплатить за дерзость, – вмешался Джайан, ударив в пол копьем. – Дорого и всем, чтобы новых мятежников сломили, боясь нашего гнева, их же соплеменники.

Многие дамаджи усердно закивали и обратили скептические взоры к Ашану.

– Мой брат прав, – громко заявил Асом, выгадав нужную минуту и обратив их взгляды на себя. – Но след еще теплый, и мы сглупим, если затопчем его. Наказание для сообщников можно придумать после того, как будут казнены мятежники и возвращены дети.

Джайан посмотрел на него с нескрываемым недоверием, но заглотил крючок.

– Вот почему я призову Копья Избавителя и распахну каждую дверь, обыщу каждый погреб и допрошу всех родственников похищенных мальчиков. Мы их найдем.

Дамаджи снова закивали, но Асом громко поцокал языком и покачал головой:

– Мой брат рубит дерево, чтобы сорвать плоды.

Джайан яростно глянул на него:

– И что же мой брат дама предлагает взамен?

– Мы пошлем дозорных, – ответил Асом, кивнув на дамаджи племен Кревах и Нанджи. Их лица закрывали покрывала, и они никогда не высказывались на совете, будучи в подчинении у племен больших. Кревахи служили каджи, а нанджи – маджахам.

Племена дозорных обучались приемам особого боя, владели особым оружием и руководили шпионской сетью Красии. Многие их дознаватели владели языком чинов и имели связи по всему Дару Эверама. Даже последние их шарумы умели передвигаться незримо и преодолевать преграды так же легко, как восставали из бездны алагай.

– Отыщем детей – найдем и мятежников, и сочувствующих, – сказал Асом.

– А дальше? – спросил Джайан.

– Казним всю тройку, – вмешался Ашан. – Мятежников, сочувствующих и даже детей чинов, чтобы напомнить землепашцам о бесполезности сопротивления и его последствиях. Остальных най’шарумов из чинов заставим смотреть на казнь, и в следующий раз мальчики сами дадут отпор своим спасителям.

Инэвера удержала свой центр, когда Ашан отклонился от сценария. Убить горстку детей все-таки милосерднее, чем учинить бойню, которую предлагал Джайан, но она не знала, допустит ли подобное, когда придет время.

– Прекрасно, – сказал Джайан. – Я пошлю дозорных, как ты велишь.

«Я». Опасное слово. Джайан так или иначе руководил поисками. Это было его правом и долгом как шарум ка, но Инэвера хотела, чтобы дозорные – во избежание непредумышленных зверств – подчинялись трону, то есть ей.

Она вздохнула, держа центр на месте. Чем-то придется пожертвовать. У нее хватало шпионов при дворе шарум ка, а ее сестры-жены из племен Кревах и Нанджи велят своим дама’тинг сообщать обо всем, что услышат.

Ашан дал ей вздохнуть семь раз и ударил в пол жезлом:

– Решено. Высылай своих дозорных, шарум ка. Мы ждем от тебя регулярных донесений.

Джайан самодовольно взглянул на Асома, развернулся на пятках и направился к двери, где ждал Хасик, его новый телохранитель.

Прошло три дня. Ни мятежников, ни исчезнувших най’шарумов так и не нашли, и Аббан чувствовал, как на улицах воцарялось мрачное настроение. На базаре было еще хуже.

Даль’тинг, хаффиты и чины уже начали уживаться друг с другом, но после нападений на шараджи и похищений детей все изменилось. Красийцы обходили чинов стороной, взирая на них с недоверием. Не открывали и кошельков, подрывая торговлю чинов.