Растущая озабоченность состоянием окружающей среды воплотилась в палитре натуральных, природных тонов, стремительно набиравших популярность, — «жженый апельсин» (burnt orange), «золотой урожай» (Harvest gold) и, прежде всего, авокадо. Этот оттенок, сегодня представляющийся таким старомодным, в 70-е был одним из главных цветов. Покупатели изо всех сил демонстрировали заботу о судьбах окружающей среды, и ассортимент потребительских товаров — одежды, кухонной утвари, ванн и даже машин — был колонизирован этим дымчатым желто-зеленым оттенком.

Попытки искупления грехов человечества перед природой через «экологический» консьюмеризм могут представляться безнадежно наивными, но похожее потребительское поведение доминирует и сегодня. И авокадо незаметно и неспешно возвращается на ведущие позиции с начала тысячелетия. Тем, кто в этом сомневается, достаточно взглянуть на ленту своего «Инстаграма». И если фанатов макраме или ворсистых ковров ручной работы цвета авокадо там явно не миллионы, то изображение Persea Americana (односеменной плод авокадо) стало символом потребления, основанного на концепции престижного сейчас здорового образа жизни. Любовно размазанные по ломтям тостов — везде от Южной Калифорнии до городка Слау в Великобритании — плоды авокадо превратились в краеугольный камень брендированной моды на здоровое питание и естественный стиль жизни. Авокадо — источник немногих полезных для сердца «хороших» жиров, на этом дружно сходятся все диетологи, поэтому импорт авокадо растет как на дрожжах. Только в 2011 году объем продаж составил 2,9 млрд долларов, увеличившись на 11 % по сравнению с предыдущим годом. Как заметил репортеру Wall Street Journal маркетинговый директор Мексиканской ассоциации экспортеров авокадо Майк Браун в 2012 году, «звезды сошлись»[590].

Жизнь Оноре д’Юрфе была весьма драматичной. Его бросили в тюрьму за политические убеждения. Он провел бо́льшую часть жизни в изгнании в Савойе, женился на прекрасной вдове своего брата, чтобы сохранить ее состояние в семье д’Юрфе[591]. Вероятно, переизбыток интриг, участником которых ему довелось стать, и подвиг его на написание ностальгического романа «Астрея» с чрезвычайно запутанным сюжетом. Этот гигантский 5399-страничный опус в 60 томах выходил частями, с 1607 по 1627 год. Пасторальная комедия неторопливо рассказывала о бесплодных попытках страдающего от неразделенной любви пастуха Селадона добиться взаимности от пастушки Астреи[592]. Несмотря на феноменальную длину романа и невероятный набор персонажей, произведение д’Юрфе стало хитом своего времени. Его перевели на множество языков, переиздавали по всей Европе, на его основе был поставлен спектакль, а модники оделись в зеленые тона девственного леса à la Céladon[593].

Образ несчастного влюбленного так стойко ассоциировался с этим оттенком мглистой лесной зелени, что слово «селадон» вскоре стало нарицательным. Селадоном начали называть керамику, окрашенную глазурью похожих тонов, которая попадала в Европу с Дальнего Востока. Китайцы научились производить селадон за много веков до того, как пастушок д’Юрфе повстречался со своей Астреей. Китайский селадон обычно был серовато-зеленой раскраски — хотя оттенки его могли варьироваться очень сильно: от тонов синего и серого до охряных и даже черных — для этих керамических изделий характерно присутствие примесей железа в глине и примесей оксида железа, оксида марганца и кварца в глазури[594]. Обжиг селадоновой посуды обыкновенно проводился при температуре в 1150 °C с резким понижением уровня кислорода в процессе. Многие образцы селадоновой керамики покрыты сетью тончайших — как жилки листа — декоративных трещин; их наносят специально, чтобы посуда походила на нефрит[595]. Впервые селадон начали производить в Китае, но похожей техникой пользовались и корейские мастера-гончары в период династии Корё (918–1392). Китайский селадон отличается огромным разнообразием форм, расцветок и стилей в зависимости от региона и эпохи[596].

Селадон периода китайской династии Сун (960–1279) добирался до Японии и Каира; есть свидетельства активной торговли селадоном и на Ближнем и Среднем Востоке. Турецкие султаны, считавшие селадон естественным противоядием, собрали гигантскую коллекцию этой керамики — образцы ее представлены в стамбульском дворце Топкапы[597]. Самым престижным и дорогим китайским селадоном, предназначенным исключительно для императорского дома, долго считалась керамика, выполненная в стиле «мисэ» — «таинственный (или тайный) цвет». Это название удивительным образом бьет в цель — лицезреть императорскую посуду дано было совсем немногим, и остальным оставалось только гадать, как она выглядит. Китайский поэт X века Сю Инь описывал этот цвет как «лунный свет на горном потоке» — это, конечно, больше всего похоже на художественный образ[598]. Истинный цвет мисэ обнаружили археологи в конце 1980-х, откопав драгоценное хранилище в тайной комнате под обрушившейся храмовой башней. «Таинственный цвет» керамики императорского дома, секрет которого так ревностно хранили правители Китая, оказался достаточно тусклым оттенком оливкового[599].

При том что «восточные» книги и предметы искусства веками проникали на Запад, европейцы, оказавшиеся на дальнем конце извилистых торговых путей Средневековья, не слишком разбирались в тонкостях классификации селадона. Особенности рисунков и оттенков, которые способны поведать знатоку о цели, месте и времени создания того или иного образца, ничего не значили для европейца XVII века. Для них прекрасная керамика цвета морской дымки, доставленная с другого края Земли, ассоциировалась только с именем бедолаги Селадона и его поношенной зеленоватой туникой.