Жаль только, что все книги в доме она неоднократно перечитала. А чаще всего перечитывала Карамзина «Историю государства Российского», которая даже среди уездных барышень оттеснила на второй план томные французские романы, как только вышла в свет. Книги из столицы выписывали богатые соседи, и образованной Мари иной раз удавалось их заполучить. Ее давно уже жалели, называли больной, старой девой и оказывали ей любезности в отличие от других Иванцовых. Евдокию Павловну все еще величали зазнайкой и гордячкой, столичной штучкой и откровенно радовались тому, что она так опустилась. Какие уж тут любезности!

Пришло время, и Шурочка всерьез задумалась о своем будущем. А какое будущее у девицы, тем более в глубокой провинции? Замужество! О том все мысли, все речи и все гадания. Шурочке же с детства внушали, что она никогда замуж не выйдет. Не выйдет – и все, чтобы ни случилось. Выходит, что и нет у нее будущего? И как же тогда?

«Наверное, потому, что я некрасивая», – думала она. И решилась внимательно себя рассмотреть, всю, включая мельчайшие подробности. Нет ли какого тайного изъяна? Внешне вроде бы недурна, но красавицей в семье всегда считалась Мари, а она, Шурочка, ничуть на нее не похожа. Мари – высокая, очень уж худая и темноволосая. А Шурочка, напротив, небольшого росточка, но с полной грудью, округлыми плечами, хотя и не толстушка. Талия тонкая, руки маленькие, ступни узкие. И все в ней яркое, живое, словно пропитанное летним солнцем: золотые волосы, синие глаза, алые губы и румяные щеки. Все спелое, сочное, наливное. И кожа не бледная, а цвета розовато-кремовых сливок, которые бывают на молоке лишь со степной травы, жадная все до того же солнца, на котором быстро становится янтарно-медовой.

Это и было ее особенной красотой: кожа, словно бы светящаяся изнутри, ровная, гладкая, здоровая, без единого изъяна. Шурочка невольно притягивала взгляды и ничуть этого не стеснялась. В ней все было живое, подвижное, глаза играли, губы улыбались, золотые кудри то и дело выбивались из прически, руки все время искали дела, взгляд зрелища, а пытливый ум новых знаний. Характер же ее был не просто живой, а с перчинкой. Шурочка и за себя могла постоять, и на поступок решиться, в отличие от послушных сестер.

Осенью ей исполнилось семнадцать. Самый возраст для женихов. Но усадьбу Иванцовых они давно уже обходили стороной. Шурочка даже подумывала сбежать из дома. Все равно она здесь никому не нужна. Для девицы это было не просто дерзко, а почти невозможно. Но Шурочка грезила кавалерист-девицей Надеждой Дуровой, чьи записки однажды попали ей в руки. Вот как надо! Переодеться в мужское платье и дать деру! Первым воспитателем Шурочки Иванцовой был денщик, жена которого вскормила грудью и фактически дала девочке жизнь. Шурочка выросла на конюшне, где играла не куклами, а отцовским дуэльным пистолетом и рано научилась ездить верхом и даже стрелять. Ей и дамского седла теперь не требовалось. Жаль, что войны никакой нет. А то бы, ей-богу, сбежала!

Она даже мечтала в детстве, после очередной порки, что вырастет и вызовет папеньку на дуэль, где непременно убьет. Как это было упоительно! Увидеть, хотя бы в мечтах, как падает наземь твой заклятый враг, истекая кровью! Почему-то Шурочка никогда не думала о нем, как об отце. Да разве это отец? Называет отродьем, ни единой ласки за все годы, одни лишь тычки и пощечины. Стоило только попасться ему на глаза, как тут же она слышала брань. Да за что?!!

…Весна в этом году выдалась холодной и затяжной. Лета заждались, но оно все-таки пришло, и вместе с ним в размеренную жизнь семейства Иванцовых пришли большие перемены.

Лето в деревне период особый, также как особый среди недели почтовый день. И того и другого все ждут с нетерпением и тайной надеждой: а вдруг? Письмо ли из столицы, новый ли человек – все необыкновенно, все скрашивает унылую и скучную провинциальную жизнь. Каждое известие и каждый гость становятся предметом долгих обсуждений и сплетен. Лето решает, каким будет урожай, и удастся ли за него выручить достаточно денег, чтобы безбедно прожить осень и зиму. Если засуха, то все говорят только о ней, если поля заливают дожди, то все дружно подсчитывают убытки и заказывают батюшке молебен за молебном: все о хорошей погоде. Никогда не бывает хорошо, но после всех этих хлопот и волнений урожай всегда оказывается, против ожидания, большим. Но на всякий случай все готовятся к худшему. Виды на урожай и погода – главные темы для разговоров, что дома, что в гостях.

Но лето – это еще и волнительная пора для девиц на выданье. Конец бездорожью и время визитов. Летом и завязываются отношения. Родители устраивают девицам смотрины, другая сторона, не оставшись в долгу, тоже показывает товар, то есть женихов лицом. Достаются из сундуков летние наряды, да переделываются по моде, закладываются экипажи, наносятся визиты, собираются деньги на свадьбу… Глядишь – приедет из столицы на побывку молодой военный, или богатый барин заглянет наконец в свое именье и даст соседям большой бал. Отчего же не любить лето?

Ранней весной умер в большой и богатой деревне Селивановке старый помещик Никита Лежечев. Скончался в одночасье, оставив единственному сыну порядок в делах и не одно доходное поместье, с общим числом душ около пятисот. А то и побольше. На Селивановку соседи давно уже косились, потому что хозяин тамошний был не в пример прочим: имениями управлял сам, старост держал в узде, крестьян берег и барщину, по усмотрению, всегда был готов заменить оброком. И потому поместье его давало значительный доход. Со временем Лежечев стал скупать земли у своих недальновидных соседей и в этом преуспел. Большинство из них доверялись вороватым управляющим, отчего разорялись постепенно и в итоге нищали. Таким образом, чуть ли не пол-округи прибрал к рукам прижимистый старик Никита Палыч. Все были у него в долгах, а имения под закладом. И вот старик умер.

Жена его скончалась десять лет тому назад, и был у Никиты Лежечева единственный сын, который служил в столице, в Измайловском гвардейском полку, а Селивановку не жаловал. Любое из здешних семейств охотно выдало бы за него свою дочку, да только столица была далеко. И вот теперь этот молодой человек двадцати семи лет от роду решился оставить свет и столицу и выполнить волю отца: крепко сесть на хозяйство и взять на себя заботу о крестьянах и о процветании имения.

Вполне естественно, что все в округе заговорили о его женитьбе, как о деле решенном. И стали гадать: кто же? Владимир Лежечев еще и приехать не успел, как его уже заочно женили, вспомнив, как в раннем детстве он охотно играл в горелки со своей кузиной Ташенькой и в зарослях малины как-то чмокнул ее в щечку. Но кузина кузиной, а другим девицам тоже «не след ловить ворон»! И все уездные барыни как бы, между прочим, решили, что к лету непременно надобно обновить гардероб у дочек, которые на выданье. Столичные моды хоть и с опозданием, но доходили и до здешних глухих мест. В общем, слезы, мольбы, льстивые речи, обещания – и вот уже почтенные отцы семейства достают тугие кошельки. И потянулись в уездный город экипажи с взволнованными женщинами. Девицам стоит только добраться до папенькиных денег, и тут уж они начнут выставляться одна перед одной!

В семействе Иванцовых тоже начался в связи с этим переполох. Мари хоть и считалась перестарком, но чем черт не шутит? Быть может, ее безупречный французский, изысканную бледность и манеры наконец-то оценят по достоинству? Кто еще в здешних местах может этим похвастаться? Михайловы-Замойские хоть и обедневшие, но князья! А потом, есть еще и Софи, и Жюли, и Долли. Ах, эта милая Долли! Ей двадцать лет, но она почти ребенок, да к тому ж прелестно играет на фортепиано и как поет! И кто сказал, что она собой нехороша? Да ничуть не хуже той же Ташеньки!