Он поднимает глаза вверх. Небо голубое, только в воздухе все еще пахнет гарью.

Катманду. Непал

Двенадцать месяцев спустя

— Где мой ребенок? Принесите его.

Воспаленное горло пересохло, так что вместо слов слышался один хрип. Она болезненно сглотнула и попыталась снова:

— Пожалуйста.

Ее лба коснулась ладонь. Ребекка открыла глаза. В мозг вонзился свет, ей показалось, что туда всадили нож для колки льда. Она попыталась разглядеть, кто это склонился над ней. Кажется, сестра, лицо какое-то коричневое, глаза темные. Она что-то говорила, но слов Ребекка различить не могла.

— Пожалуйста, прошу вас, — прошептала она.

Тонкая рука обняла ее за плечи и приподняла. Голова Ребекки безвольно свесилась набок, потому что совершенно не было сил держать ее прямо. Губы почувствовали край стакана. Вода. Она благодарно выпила. Очень болело горло. Все остальные части тела были невесомыми, словно окоченевшими.

Теперь изображение стало немного резче.

— Мое дитя, — взмолилась она. — Принесите мне ее. Пожалуйста.

Сестра покачала головой, пробормотав те же самые неразборчивые слова. Наверное, что-то случилось. Ужасное.

— Мой ребенок. Принесите ее ко мне!

Сестра снова покачала головой. А затем сделала отрицательный жест руками. С ребенком что-то не так. Она больна. Умерла.

Ее уже нет.

Ребекка схватила сестру за белый рукав:

— Что вы с ней сделали? Неужели это не понятно, что она мне нужна!

Сестра осторожно уложила ее спиной на подушку, но Ребекка пыталась подняться. Все очень плохо. Она оказалась в плохой больнице, в какой-то плохой стране, где ее никто не понимает. Ребекка жестом показала, как она качает на руках младенца.

— Мое дитя. Пожалуйста, принесите ее мне!

Сестра произнесла что-то предостерегающим тоном и показала Ребекке капельницу, подсоединенную к вене. Бутылочка с сывороткой сильно качалась.

Рядом с сестрой появился еще кто-то — высокий мужчина азиатского типа в белом халате. Он наклонился над Ребеккой. Резкий свет фонаря впился в глаза. Он что-то искал, этот свет, наверное, хотел проникнуть в совершенно пустую резонирующую полость, что была ее головой.

— Где мой ребенок? — взмолилась Ребекка. — Вы доктор? Может быть, вы ее принесете?

Мужчина выпрямился. Затем улыбнулся Ребекке, показав белые зубы, очень белые на фоне смуглого лица.

— Это поможет вам уснуть.

Она увидела в его руке шприц с очень длинной, чудовищно длинной, как ей показалось, иглой и вскрикнула:

— Нет! Не надо!

То, что она вскрикнула, видимо, только почудилось, потому что в следующее мгновение всю ее наполнила темнота.

Сан-Франциско. Калифорния

А в это время очень далеко, на другом конце света, с Барбарой Флорио происходило примерно то же самое. Она грезила. Иначе это назвать было нельзя.

Наверное, она приняла больше таблеток, чем обычно, или может быть, это в текиле содержалась какая-то галлюцингенная сила, но она грезила, как будто наяву, как будто смотрела качественный цветной кинофильм. Ей приснился — хотя вряд ли это можно было назвать сном — их летний дом в Орегоне. Она девочка, лежит на теплом прибрежном каменном уступе и наблюдает за морскими львами.

Всего их было двадцать, они грелись на солнышке, расположившись на скале почти прямо под ней. Взрослый самец там был только один, зато огромный и матерый. Его голова и плечи, покрытые косматой гривой, были повернуты вверх, почти вертикально. Он охранял стадо, находясь в центре, окруженный лениво развалившимися телами самок и детенышей. Барбару переполняла любовь к этому большому животному-самцу, защитнику, отцу и любовнику.

«Какое же прекрасное, — думала она, — какое же прекрасное было у меня детство». Впереди, сразу же за скалой со львами, вздымал и опускал свои воды океан. Бирюзовые валы с беловато-кремовыми барашками привычно обрушивались на гигантские колоннады скал, обточенные и отформованные океаном и временем. Некоторые были достаточно велики, чтобы дать приют деревьям — преимущественно елям, которые каким-то образом ухитрялись прилепиться корнями к камню, — но большей частью это были голые столбы и колонны. Океан вкупе с ветром придал им причудливые очертания. При желании можно было разглядеть амбар, стог сена или сахарные головы.

Неожиданно ее что-то отвлекло, вроде даже вывело из дремы. Она поняла, что в комнату кто-то вошел. Орегон отступил куда-то вдаль, сошел на нет. Она попыталась пошевелиться, но тело оставалось неподвижным. Совершенно. Обычно она спала довольно чутко, даже нагрузившись алкоголем и таблетками, но этой ночью ее как будто бы прижал огромный и одновременно невесомый пресс. Она не могла даже звука из себя выдавить. Тут же возникла мысль, не инсульт ли это, — то, чего она всегда боялась. Когда Барбара пребывала в нормальном состоянии, мысль о возможном инсульте наполняла ее паническим страхом, но сейчас она почему-то отнеслась к этому совершенно спокойно. Повернуть голову, хотя бы на дюйм и открыть глаза стоило ей огромных усилий. Она всегда спала с включенным ночником, но сейчас перед глазами все расплывалось как будто в тумане. Она увидела человека, который стоял в отдалении и смотрел на нее. Во рту мелкой дрожью затрепетал язык.

— Пожалуйста… — выдавила она.

На ее лицо упала тень. Она почувствовала, как век коснулись копчики пальцев. Веки сомкнулись, и она скользнула обратно в свой сон, похожий на цветное кино.

В светящемся пространстве между скалами парили морские птицы. Она отчетливо слышала удары волн об утесы. С грустью, которая никогда не покидала ее, она осознала, что вот таким образом этот беспокойный неугомонный океан исподволь подтачивает скалы. Но теплый ветерок быстро унес печаль прочь.

Она чувствовала, как он треплет ее волосы, и вглядывалась в пенящиеся буруны и вздымающиеся утесы. Начало припекать, а внизу вокруг каменной платформы, облюбованной стадом морских львов, среди гладких лоснящихся коричнево-золотистых туш, кроме колыхания волн, кажется, больше никакого движения вообще не было. Властный настороженный взгляд самца трансформировался в сонное мигание. Барбара увидела, как морской лев открыл рот в зевке, обнажив похожую на пещеру розовую пасть, приподнялся и вновь с шумом плюхнулся на скалу. Ветерок донес до нее глухой звук от удара восьмисоткилограммовой туши и ленивый стон зверя. Впереди смутно простирался безбрежный океан, солнце обжигало волны. Барбара наслаждалась, и не было ни сожаления, ни печали.

И снова в ее грезы вторгся какой-то звук. Он принадлежал отвратительному настоящему. Ее прекрасный морской лев тоже услышал этот звук. Его глаза вспыхнули. Он поднял массивную голову, осмотрелся и шумно втянул ноздрями воздух. Возможно, он почуял запах какой-то опасности, потому что раскрыл пасть, показывая острые зубы, резко выделяющиеся на фоне пятнистого нёба.